всему разговору и выбрала данный момент для осторожного вмешательства в него. — Если нам не суждено прервать роковой цикл, то с какой стати было собирать нас вместе?
— Именно так! — радостно воскликнула Эмер. — Это может означать только одно: мы обязаны прервать его.
— Но как? — уныло спросил Кедар.
— А вот это мы как раз и пытаемся понять, — пожала плечами девушка.
— Помните мраморные барельефы у алхимика? — вдруг встрепенулся Гален. — В башне под солью я видел еще несколько.
— Продолжай.
— Там был изображен всадник, — начал он, загибая пальцы для верного счета. — Но это может относиться к каждому. Замок, объятый пламенем…
— Крайнее Поле?
— Это было непонятно. Группа музыкантов, как мне кажется… И сцена сражения, но этот камень был настолько изуродован, что я не смог разобрать никаких деталей. Большой корабль…
— Это м-может означать н-наемников с юга, — вставил Кедар.
— Все это крайне зыбко и сомнительно, — заметила Эннис. — Такие картины могут иметь отношение ко всему на свете.
— Последние две показались мне очень странными, — вспомнил Гален. — На одной были люди, перелезающие через крепостную стену…
— Это же были мы! — выкрикнула Ребекка. — На стене были мы. Только мы не перелезали через нее, а спускались. По веревке.
И вновь возникло торжественное и тревожное молчание. Собеседники получили еще одно подтверждение того, что являются участниками повторяющегося исторического цикла.
— А последняя картина была и вовсе непонятной, — вздохнул Гален. — Крайне примитивная и грубая, словно по мрамору высекали в великой спешке. Там было трое людей, а их головы соединяли линии.
— Вроде как мы, — улыбнувшись, сказала Эмер. — По крайней мере, когда мы спим.
— Но от этого толку немного, верно? — поморщился Гален, внезапно почувствовав одно лишь разочарование.
Никто не стал ему перечить.
— Вернемся к книге, — предложила Эннис. — Если наши предположения верны и соляные равнины играют роль, которую некогда сыграло море, это означает, что Дерис должен восстать из глубин.
— Но это же невозможно! — воскликнул Кедар. — Весь город уже много веков назад стерт в порошок!
— Комната в башне уцелела, — заметил Гален.
— Но как он может восстать? — удивилась Эннис.
— Я видел, как движется соль, — пояснил собеседникам Гален. — Движется как живая.
— И все равно невозможно п-представить себе, к-как это ц-целый город вынырнет на поверхность, п- погребенный п-под с-солью на п-протяжении восьми столетий, — гнул свою линию Кедар.
— И это верно, — согласился Гален.
— Мне снилось, что обитатели Дериса восстали, — тихо произнесла Ребекка. — Так оно и было. — Ее глаза сверкнули. — Твоя сказка, Эннис… та, услышав которую я едва не задохнулась… У нее неверный конец. Злой король как следует подготовился к собственному возвращению. Неужели ты не понимаешь — Тиррел так и остался непобежденным. И сейчас настает его время.
— Что-то похожее я слышал из уст монахов, — всматриваясь в бледное взволнованное лицо Ребекки, вспомнил Гален.
— Думаешь, они с ним заодно? — заволновалась Эннис.
— Это не удивило бы меня. Выглядят они так, словно их несколько лет продержали в соляном растворе.
— Но Тиррел умер много веков назад, — напомнил Кедар. — Как они могут действовать с ним заодно?
— Не знаю как, но вполне могу в это поверить, — нахмурилась Ребекка.
Она рассказала собеседникам о волшебной картине Кавана, обнаруженной ею еще в детстве, на которой был изображен именно монах. Кедар благоговейно выслушал ее рассказ о том, как менялось выражение лица монаха на картине, как преображалось положение удивительных фигур на доске и, наконец, как этот зловещий персонаж превратился в ужасное видение из ее ночных кошмаров.
Когда она закончила, молодой художник удивленно присвистнул.
— Это в-врата в Паутину, — пояснил он. — Но п-поразительно, к-как долго тебе удавалось держать их открытыми. Д-для этого н-нужна н-невероятная сила. Я знал, что Каван был замечательным художником, н-но…
Дальше у него не нашлось нужных слов.
— Врата? — переспросила Эмер. — А не то же ли самое произошло, когда ты нарисовал Ребекку?
— В каком-то смысле, — подтвердил Кедар. — Но мое творение б-было мимолетным — и даже так оно м-меня едва не уничтожило. А картина Кавана хранилась столько веков… — Он запнулся, онемев от восхищения. — Обе к-картины с-свидетельствуют о том, что кто-то — или что-то — р-разыскивает Ребекку.
— Возможно, картина Кавана служит своего рода предостережением, — предположила Эннис. — В конце концов, он ведь был одним из нас.
— Уж не хочешь ли ты сказать, будто он знал, что Ребекка найдет эту картину — да еще через столько веков? — спросил Гален.
— Он наверняка знал, что Ребекка когда-нибудь появится, — ответила Эннис.
— Ты видишь то, что тебе нужно видеть, — вставила Прядущая Сновидения. — Санчия объяснила мне, что вовсе не случайно картину нашла именно я.
— Что ж, если уж он взялся помогать, так и помогал бы как следует! — разозлившись, воскликнула Эмер. — Все эти намеки насчет монахов и шахмат, конечно, хороши, но если бы он захотел поведать нам о том, что произойдет с солью и на ней, от этого было бы куда больше проку.
— А демон, которого я видела на соли в детстве? — вслух подумала Ребекка. — Возможно, это тоже было предостережением?
— М-может быть, то, что находится п-под солью, узнало тебя? — предположил Кедар.
От одной мысли об этом Ребекку бросило в дрожь.
— Нам известны предания, связанные с солью, — подвела итог Эмер. — Дерис и тому подобное. И все истории, которые рассказывают археологи. Но соль — лишь одна часть всех этих историй.
— А какова же другая? — спросил Гален.
— Сны Ребекки, разумеется. Большая часть имеющихся у нас сведений почерпнута из них — даже если потом мы находили этому подтверждение в других источниках. Может быть, сама последовательность этих снов может нам что-нибудь подсказать.
Она выжидательно посмотрела на подругу.
— Но сны снятся мне всю жизнь, — устало протянула Ребекка. — Начиная с кошмаров, которые мучили меня в раннем детстве. Как же мне все их припомнить?
— Ты что дурочку из себя строишь? — накинулась на нее Эмер. — Ты ведь должна понимать, какие именно имеют значение!
— Да, попробуй-ка, — предложила и Эннис.
И Ребекка, собравшись с мыслями, после некоторой паузы начала вспоминать.
— Первым был, наверное, тот, когда я оказалась перенесена на картину.
Она рассказала о том, как, прогуливаясь по галерее в замке Крайнего Поля, попала на холст кисти Каделля и как герои других картин таращились на нее. Пересказала сон в ночь перед партией в «живые шахматы» — потускневший мир, населенный безжалостными противниками, зато давший и первый намек на возможность связи между ней самой, Эмер и Галеном.
— Следующий важный сон приснился мне значительно позже, — рассказывала она обратившимся в слух друзьям. — После партии в «живые шахматы» прошло уже много времени. Соль просачивалась ко мне в
