1492 год, июнь. Замок Эйле
Плетясь вдоль левой стены бесконечного коридора к покоям дона Ивара, Болард рассуждал сам с собой, что осенью возьмет в университете освобождение от физкультуры. А еще здорово было бы украсть Греткину коробку с румянами. А то юные служанки шарахаются, видя его лицо. Хотя где он, а где Гретка…
Дело продвигалось туго. Чтобы не упасть, барону Смарда приходилось хвататься за выступающие камни руками; стертые подушечки на лишенных ногтей пальцах нестерпимо болели.
— Перчатки надо надевать, — бормотал под нос дон. — Моя репутация… А-а… а я спрошу у него: 'Ты почто Майке кольцо отдал? Ты дурак? А он мне: — Пошел ты! А я ему…' Свет походни — неожиданно резкий — заставил зажмуриться.
— Рад видеть дона в добром… хм… здравии, — изрек Рошаль. Впрочем, по жесткому лицу адвоката невозможно было понять, действительно рад или издевается. — Идешь засвидетельствовать магистру свое почтение?
— А что? Нельзя? — ощетинился Болард. Анри вздохнул.
— Вообще-то, вторые петухи вот-вот проорут.
— А мне не спится, — огрызнулся барон. — Вот никак не засыпается.
Канцлер хмыкнул:
— С языком у тебя все в порядке.
— Как всегда.
— Лестницу одолеешь?
— Лифта здесь нет.
Рошаль кивнул с выражением: ну что взять с сумасшедшего… И внезапно оказался с доном лицом к лицу. Для того, чья 'зона безопасности' на длину клинка — девяносто сантиметров примерно — неприятно. Более чем.
— Вот что, банерет… Мне на твое здоровье начхать… — прошипел канцлер. — Но если с Иваром…
Болард отвернулся к стене. Капельки сырости на ней, отразив свет, рождали меленькие радуги. Светились сквозь ресницы. То ли это он, Борька, плачет?
— А что ему сделается!..
— Смотри, чтобы ничего.
Колеблющийся рыжий свет исчез вдали. Болард втянул воздух, чуть не застонав от боли, и продолжил путь.
В покое князя горела свеча. Бросала дрожащие отсветы на массивную с позолотой мебель, парчовый балдахин огромной кровати, бумаги, разложенные на столе. Князь дремал, склонив голову на руки. Борька осторожно заглянул через его плечо.
Вы так прекрасны,
что я ослеп,
и принял камень — за хлеб,
и за воду из родника
принял струйку песка…
— было набросано посреди страницы.
Ивар шевельнулся, и Болард отпрянул. Застонал. Споткнулся о загнутый угол ковра и рухнул на подвернувшийся, к счастью, сундук.
— Я т-тебя разбудил. И-извини…
— Бо-олард, — князь жмурился и по-детски тер глаза кулаками. — Входи, пожалуйста.
— Я уже вошел. Выпить есть?
— Что?
— Ну-у, — барон неопределенно повел руками. — А выбор большой?
Князь хмыкнул. Тяжело поднялся. Из настенного шкафа извлек узкогорлый кувшин зеленого стекла, до половины заполненный, и в тон ему два кубка на подносе. Борька вытащил пробку, принюхался:
— Ишь ты! Нохийское. С вишней… — облизнул губы. Быстро плеснул по кубкам, выпил, плеснул еще раз. Поймал неодобрительный взгляд князя.
— Не… жадничай. Мне, небось, такого не нальют…
Князь погрел в пальцах свой кубок:
— Я не жадничаю. Просто…
— Ты ложись, — сказал дон Смарда заботливо. — Мне Рошаль не велел с тобой заводиться — я и не стану. Выпью — и уйду.
— Я не знал…
— Да я понял уже! — Болард подхватил кубок на лету. Переставил поднос на ковер к кровати. Сел, привалившись к слоновьей ноге. — Я не об том вообще. Здешний кравчий такая скотина.
Ивар неловко улыбнулся. Ему не слишком верилось, что банерет вломился ночью, только чтобы выругать кравчего. А дон Болард тянул время: подливал, с чмоканьем прихлебывал, пальцем пробовал выловить вишенку; смотрел сквозь вино на свет, словно искал яд, которого там не было. Короче, добивался впечатления, что упьется до поросячьего визга прежде, чем изронит хоть слово. Рука, сжимающая тонкую ножку кубка, тряслась, на ней отчетливо проступали шрамы. Князь отвернулся.
— Не нравлюсь? — спросил барон полушепотом.
— Ты не девица, чтобы мне нравиться.
— Да, — протянул Болард обрадовано, — о девицах… Князь, я жениться решил. Веришь — нет? Я не стебаюсь.
— Что?
— Не прикалываюсь. Ну, не издеваюсь, не изгаляюсь, не шучу.
Барон говорил скомкано и поспешно, не глядя на Ивара. Рука судорожно дергалась — к кувшину, бокалу, груди, шраму на щеке, опухшим глазам. Мелко колотились пальцы. Багряные капли неопрятно текли по небритому подбородку, шее с выпяченным кадыком, пачкали рубашку.
— Как на духу.
— У тебя есть исповедник.
— А я тебе! Я тебя… — Болард хлебнул. — Я подумал давеча, что зря тогда наорал. Это у нас там, на Земле, кольцо — знак обручения. И у этих, блин, ренкорцев. А в Подлунье… — он вытащил из-за пазухи янтарный, криво слепленный браслет. — Как, не шибко? Но я потом лучше закажу, после Замятни. Я голый сейчас. Дон… я тебя в сваты зову.
Ивар молчал.
— Я там сидел и думал. Не то что времени много было. Могли и среди ночи волочь на допрос. Извини.
— На том свете сочтемся. Горячими угольками.
Болард как-то рассеянно хмыкнул.
— Так вот… я подумал. Я, сволочь, тебя спасти хотел. Так хотел — что подлости не испугался. Вот меня и повязали.
Ивар молчал.
— Переход — ладно. Он скотина безмозглая. Как его психованный Ян запрограммировал — так и работает, — дон Смарда приподнял плечи, — что взять с дурака? Это я тогда так думал, когда уже все кончено было, когда шел день в день — а выкинуло на сутки позднее. Ты не думай, я же тоже орденские хроники читаю. Я чуть не сдох тогда! — кубок хрустнул у Боларда в руке. Он какое-то время с недоумением
