осмотрительной.
Душный туман колыхался в воздухе покоя. Горчил на зубах. Грета захлопнула окно. Подхватила давно приготовленную сумку. Поколебалась на пороге, погрызла чувственные полные губы. Еще раз осмотрелась поверх деревьев сада, стоя сбоку, чтобы не достало бельтом — туман расползался, открывая величавое зарево на полнеба: Настанг горел.
Квадратные подковки сапог процокали по каменной лестнице. Доне Смарда вовсе не хотелось узнать, что могут сделать с ней взбешенные горожане. Станут ли разбираться, какой родней она приходится казненному (по официальным источникам) дону Смарде, провозвестнику и организатору этого самого мятежа — или без изысков повесят на фонаре. Чернь достаточно консервативна в своих порывах — это Грета помнила из учебника истории. Казалось, прямо сейчас страницы этого учебника листаются перед ней, и дона, как старательная ученица, напрягает глаза, чтобы разобрать курсив. Хоть бы предупредили, идиоты… «Покойного» брата-героя не вспомнят. Зато отлично вспомнят (как этот морда управитель), в каких отношениях она состоит с Претором, перечислят все подарки, что он ей дарил и сверх того, и устроят экспроприацию. Грета невольно потрогала изумрудные серьги, болтающиеся в ушах. Тут, пожалуй, и центурия не спасет.
Перед дверью в погреб, куда выводила черная лестница, женщина затушила фонарь. Втянула тонкими ноздрями поднявшийся дымок. Поправила капюшон на небрежно скрученном узле волос. Глубоко вздохнула — и потянула на себя двери. Они открывались без замка, скрытой пружиной. Такая же пружина запускала поворотный механизм, сдвигавший огромную бочку с москыйским, охраняющую путь к свободе. Баронесса переступала порог, когда стены содрогнулись от таранного удара. Споткнувшись от неожиданности, Гретка носом впечаталась в стену.
'Буду воевать за Беларусь с побитой мордой'… Веера и фонтаны искр постепенно затухали перед глазами. В носу тянуло и хлюпало, кровью забивало дыхание. Грета, стиснув зубы, ощупала распухающую переносицу. Совсем некстати пришло на ум, что вот так же брат вспахал носом тверженскую площадь, выпав из тюремной кареты. У, булочники! Стоило совсем чуть-чуть подорожать муке… Радикалы. Хотя за примерами им далеко ходить не надо. Самый известный булочник — Андрей Первозванный. Рассуждая с мрачным видом, дона Смарда наощупь нашарила бочонок, извлекла затычку, смочила платок в ледяном вине и прижала к носу. Дом продолжал трястись. Бочки громко скрипели, елозя на основаниях, и девушка поспешила запустить механизм. Отвор выводил в ведущий к Настасье глинистый овраг, но Грете терять уже было нечего. На заду она съехала по скользкому склону к воняющей гнильем воде, попыхтев, выдернула ржавую цепь вместе с колышком и ничком устроилась в чужой лодке, отдавшись на волю течения. Дымило. На берегах орали и вяло постреливали, бельты срезали лозняки. Грета подумала, что долго мятеж не продлится — до полудня, до обеда максимум: в зависимости от того, насколько красноречивы были агитаторы и пьяны войска в казармах. Ингевор заперся в Тверже, принципал во дворце. А дон Ивар на помощь мятежникам не успеет.
Круглый шарик бельта через глазок упирался точно в многострадальную переносицу. Вспоминать сегодняшний пароль под прицелом было тяжко. Грета материлась сквозь зубы. Монах-охранник по ту сторону неприметной дверцы молча ждал. Ощущать собственную незащищенную спину тоже было неприятно. То есть, позади имелись кирпичная опора моста и довольно густая зелень — и все равно молодая дона Смарда чувствовала себя яблоком на голове сына Телля, в которое могут выстрелить с любой стороны. Пароль, однако же, вспомнился. Монах угрюмо вздохнул и впустил дону внутрь. Провел в покои претора и усадил у печки. Луций-Сергий удостоил любовницу коротким взглядом и выключился. Разве что батарею звонящих разом телефонов перед ним заменяли вбегающие и выбегающие гонцы. Двери хлопали, по келье метался сквозняк. Грета подобрала под себя ноги, скорчилась, прижимая к переносице платок, задубевший от вина и крови. Ей было худо.
Ингевор между делом щелкнул пальцами, и женщине принесли чистый табар, таз и кувшин с горячей водой, полотенце и завтрак, накрытый накрахмаленной салфеткой. Вино, подавляя рвоту, Гретхен выпила, а калач и мясо есть не стала. Умылась, переодела плащ и почувствовала себя почти человеком.
— Удивлен, — когда гонцы временно закончились, произнес Ингевор.
Грета вскинула голову и зашипела от боли.
— Чему, интересно? — произнесла гнусаво.
— Думал, ты смоешься из города, сопрешь лошадь, вернешься в Смарду и, как святая Ингигерда, поднимешь ее на борьбу с разбойниками и мародерами.
— Пошел к лешему! «Сопрешь», благородный дон, тьфу!..
Как ни странно, претор рассмеялся.
— А вид у тебя самый подходящий.
— Для разбойника?
Грета смотрела, сощурив правый глаз: выглядел ее собеседник тоже не лучшим образом — чернота и мешки под глазами, резкие морщины, колючая седая щетина… на лице претора точно лежала печать смерти. Боженька мой, откуда? Неужели я и вправду ведьма? Странные предчувствия, прозрения… Мать Греты и Боларда, дону Дигну, когда-то едва не сожгли за такое. Когда она еще не была баронессой Смарда и носила дедовскую серую цаплю в своем гербе. Вагдийская ведьма — так дону Дигну звали. Похоже, проблема наследственная. Грета, как улитка в раковину, спряталась за грязным платком.
— Прости, девочка моя. Тебе, конечно, лучше бы уехать.
— Но…
Луций смешно приподнял указательным пальцем раздвоенный кончик носа:
— Но. Центурию я тебе в сопровождение дать не могу. А децима передерется между собой, решая, кто первый будет тебя насиловать.
— Они уступят десятнику, — огрызнулась Грета. Неужели все действительно так плохо, подумала она. Неужели авторитет Ингевора кончается за воротами Твержи? И Гретхен самой придется о себе заботиться? Допустим, из города она выберется. Коня и в самом деле лучше украсть. Благородная дона при деньгах и без охраны — слишком лакомый кусок для любого нечестного трактирщика. Да и в коне больше проблем, чем преимуществ. Пешком до Смарды… месяц. Замок укреплен, еще в прошлую замятню мать постаралась. Запереться и ждать, чем все закончится? А то непонятно, чем. Или выскочить замуж? Соседские доны умрут от счастья, выясняя, кто станет законным владельцем Греткиного имущества, руки и сердца.
Или разыскать Боларда и надавать по мордасам? Так, в порядке моральной компенсации… Или в Переход. В Гомель, домой. Тогда придется в Тверже недели на две задержаться.
— Сильно болит?
— А?.. — Грета совсем позабыла, что все еще закрывает платком лицо. — Нет, не очень. Я буду с тобой до самого конца.
— Что? — претор криво усмехнулся. — До какого именно?
— До любого.
— Спасибо.
Он позвонил в колокольчик. Приказал вбежавшему секретарю:
— Устройте дону поудобнее. Ей надо отдохнуть.
И разобравшись с любовницей, как проблемой досадной, но неизбежной, снова принялся за дела.
Все обошлось даже лучше, чем дона надеялась. Почетной гостьей быть в Тверже куда приятнее, чем пленницей. А ведь, рассуждая логически, Ингевор еще месяц назад обязан был сделать Грету заложницей — до Борькиного возвращения. У дона Смарды достало бы дури (или благородства — это с какой стороны посмотреть) кинуться спасать любого.
Но только не сестру. На Греткино счастье, претор сие тоже отлично понимал.
Глава 21.
1492 год, июнь. Замок Эйле
— Ты почему здесь? — Болард ворвался в полутемную оружейную, спотыкаясь о каменные
