ступеньки. — У тебя что, меня нет?
— Я хотел побыть один.
Ивар обтер ветошью блестящие от масла руки и зачем-то поправил в нише фонарь. Барон Смарда обежал глазами напоминающий подкову сводчатый подвал с бочонками в углу и развешанными по стенам бронями.
— Нашел место!
Князь взглянул на блестящую полосу своего меча и сунул его в ножны.
— Если не собираешься сказать что-то поумнее — пошли.
— Собираюсь.
Болард встал, упершись руками в камень по обе стороны от узкой прорези-бойницы, загородив собою свет. Две его тени вытянулись по полу и полезли на стену.
— Ивар, я…
— Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?
— Что?
— Поедешь легатом в Сарбинур, в Вагду к деду.
— Избавиться решил? — переспросил Борька с горечью. — А я-то надеялся…
— На что?
Дон Смарда прижал руку ко лбу, заставив тени дернуться:
— Жить долго. И умереть в один день.
— Не смешно.
— Я и не претендую. В общем, герольды с ног сбились, и Рошаль на стену лезет.
Ивар подцепил фонарь за медное ухо, понес, освещая ступени. За толстым стеклом, дробя огонек свечи, снулой рыбой колыхалась вода. На пороге князь обернулся. И тогда Болард резким движением, каким шмякают шапкой оземь и закатывают перед дракой рукава, преклонил колено и взяв руку Ивара — тяжелую, со вздутыми венами, криво ухмыльнувшись, поцеловал кольцо: княжескую смарагдовую печатку с Погоней.
— Ну наконец-то, — отпихивая задом кресло и вскакивая, непочтительно произнес Рошаль. Потряс голубем, которого держал, пропустив пальцы между лапами. Голубь сделал попытку клюнуть канцлера.
Пока Ивар занимал кресло, повернутое спинкой к печке-саардамке, заменяющей опорный столб круглого покоя, все стояли. Потом командоры, ерзая креслами и тяжелыми скамьями, стали рассаживаться за столом. Через высокие окна Ужиной башни лилось солнце, блестело на золотом шитье поясов и камзолов, расцвечивало гобелены и цветной разогретый кафель печки. Из-за толстых стен, не пропускающих тепло, в замках приходилось топить даже летом.
Болард, как положено банерету, занял место у Ивара за плечом, привалился к саардамке и, поскольку важных вещей ему решать было не нужно, стал разглядывать присутствующих. Сборище живо напомнило ему давнюю встречу в замке Галич, когда Боларду предложили заняться промышленным шпионажем в пользу Ордена. Кстати, вон он, барон Александр Галич, флаг-командор Консаты — слева от выдубленной рожи канцлера торчат его жесткие седеющие усы. Из-за баронского плеча выглядывает изящный и стройный, как д'Артаньян, Андрей Шенье, красавец, бретер, амант таконтельских барышень. Заодно член командорского совета, блестящий логик и стратег. Если перевести взгляд вправо — стыдливо, аки красна девица, прячет щеки в бобровый воротник Виктор Эйле — будущий Борькин тесть. Корчит зверскую рожу… Не сказал ни да, ни нет. Ничего, барон Смарда терпеливый… А это… Рыжебородый кругломордый медведище приветливо кивнул, и Болард мысленно подобрал отпавшую челюсть. Подле Виктора сидел сам варкяйский князь — сюзерен Эйленского графа. А с передачей Кястутиса по наследству заодно и коллега. Болард даже головой потряс. Интересная юридическая коллизия. И вообще интересно. А с другой стороны, не мог же Жигимонт Варкяец не знать, кто скрывается на вверенной ему территории. Знал про Ивара — и молчал себе в тряпочку. Выходит, наконец, определился? Бедный Ингеворушка…
Рошаль постучал ладонью с зажатым голубем по столу. Птичка распустила крылья, покосилась кровавым глазом и наконец удачно клюнула. Адвокат поморщился.
— Позвольте начать, доны.
Доны нестройно зашумели, выражая согласие.
— Вот здесь, — не смущаясь, продолжал Анри, разворачивая свободной рукой норовящую скрутиться бумажку, — мы имеем письмо из восставшего Настанга.
Терпеливо переждал поднявшийся шум.
— И теперь, уважаемый капитул, нам предстоит решить, лезть ли в приготовленную мышеловку.
Андрей отобрал у канцлера птицу, ласково подул на белые перья, насыпал на разложенные по столу стратегические карты семечек подсолнуха. Пустил голубя клевать. Сказал с резким ренкорским акцентом:
— Пожалуйста, зачитайте письмо, Анри.
Рошаль вытащил из глубин привычной своей мантии очки, протер, навесил на нос. Взялся оглашать послание.
— Письмо составлено вчера утром. Какие у вас основания полагать, что Настанг еще держится? — хмуро спросил Виктор. — Там у Ингевора перевес сил максимальный, — граф раскрыл шкатулку, которую держал на коленях. — Четыре тысячи преторской гвардии, — на вышитый алым шелком замок на западе легло четыре черных агата. — Принципальская когорта, три с половиной центурии арбалетчиков и городское ополчение, — еще один черный камешек добавился к остальным.
— Прошу простить, Виктор, — вмешался Галич, убирая последний камешек. — Позволь.
Граф Эйле через стол передал шкатулку.
— По моим сведениям, — барон Александр повертел в пальцах, заросших жестким волосом, рыженький сердолик, — войска Настангского магистрата были распущены неделю назад. Именным приказом принципала с одобрения Синедриона с требованием сдать оружие в Тверженский арсенал. Но… — Александр посмотрел сердолик на свет. — Бургомистр был предупрежден о таком исходе заранее. В городе много погребов и колодцев. И воев, нечистых на руку, — он ухмыльнулся. — А еще говорят, крысы и мыши любят навещать пороховые погреба.
Капитул встретил заявление флаг-командора дружным смехом.
— И много ли пороху было съедено? — прогудел Варкяец.
Рошаль придвинул письмо к носу, разбирая микроскопические буковки:
— Достаточно, чтобы с помощью наших людей продержаться около недели. Претор с полукогортой окопался в Тверже, остальных бросил в уличные бои и оборонять городские башни и ворота. Часть «единорогов» им удалось повернуть на город.
— У, бл… — тихо и злобно прокомментировал барон Александр.
— Принципалом решено пожертвовать.
Жигимонт хмыкнул:
— Ну, этот смертный приговор себе подписал, когда подтвердил запрет на политические казни в Кястутисе. Да, Ивар? А Луцию все равно, будет на троне Юзеф Симненский или там Артемий Хорийский.
— Неделя, — Шенье подергал себя за горбатый нос. — Неделя… Или больше все-таки?..
— Форсированным маршем конно можно отсюда до столицы за неделю.
— Чего от нас, несомненно, и ждут. Чтобы ввязались в восстание без должной подготовки и кинули все силы на Настанг. Еще бы, ключ-город, сердце Подлунья. Тут любой вскинется.
— Ясно, отчего «патриот» рифмуется с 'идиот', — буркнул Андрей.
— Что Ингевор прекрасно понимает. Сегодня много куда и откуда голубки летят.
— Итак, — канцлер стукнул ладонью по столу, заставив птицу испуганно подскочить и замахать крыльями, — у нас два пути. Осуществить Замятню, как и когда она планировалась, либо — выступить с навязанными нам условиями прямо сейчас.
Ивар подался вперед, сцепив перед собою пальцы:
— Настанг — действительно сердце Подлунья. Он стоит на моей земле. И пусть меня лучше сочтут идиотом, чем сволочью.
