посильнее.
— Выползем — тогда бранись. А то свод рухнет, — прошептал он в холодное атласное ухо. Майка замычала и таки сбросила дона с себя. Поползла к светящемуся выходу. Переход выбросил их аккурат возле речки Сож, в неглубокой глинистой пещерке над поросшим сурепкой и одуванчиками, довольно крутым склоном. По склону они и съехали: пыхтящие, перемазанные глиной, злющие друг на друга. К счастью, в Гомеле тоже была ночь, и их явления никто не видел.
Не вставая, Майка растопыренными пальцами попыталась выцарапать глину из волос.
— Дурак.
— Ага, — Болард вздохнул. — Вставай, давай, времени нет.
— В таком виде?!
— Сойдет, — Болард вздернул рыжую и кое-как отряхнул ее сарафанишко. — Шевелись. Ножками, ножками…
Несмотря на длинные ноги, Майка едва поспевала за бароном, пыхтела на бегу:
— А зачем ты меня сюда…
— А затем.
— А папа?
Дон резко развернул Майку к себе:
— К черту папу! Он… он не хочет, чтоб мы поженились.
Девчонка тоненько, жалобно заплакала. Устыдившись, Болард неловко тыкал ей в руки янтарным браслетом:
— Ну, на, на, примерь. Ну, я все равно с тобой. Как вырастешь…
— Ага… — Майка тихонько засопела, утыкаясь в его ладони. — Пока я еще вырасту…
— А пока у Дигны поживешь. И фиг они тебя тут достанут, — он легонько потряс девчонку. — Не реви, слышь?
Майка засунула левую руку в браслет, повертела им, любуясь, как под светом фонаря бегают по гладкому янтарю блики.
— Она вредная.
— Маменька? — вскинулся Болард. — Ага, вредная. Но я ей денег дам. И она ничего… если привыкнуть.
— А как она… — теперь рыжая наступала жениху на пятки, — что ты… что я…
— Я сам барон.
Майка засмеялась. Тряхнула кудрями, так что по спине Боларда застучали комочки глины:
— О-ой… А ты не врешь?
— Я? — прислонившись к чьему-то забору, барон торжественно вскинул правую руку:
— Чтоб я никогда на коня не сел, в раскоп не влез и вообще стал им… ну, в общем, очень важной персоной.
Майка захихикала.
— Ты думаешь… я не знаю?
— Чего не знаешь?
— Ну, про импотентов.
— Девчонка! О…
Несмотря на позднюю ночь, окно в доме Боларда светилось. Распахнув калитку и продравшись к крыльцу сквозь густые мокрые заросли сирени, он сперва поискал ключ под ковриком у двери. Не нашел, плюнул, заглянул в окно поверх занавески и постучал:
— Мать, это я!
Дигна долго гремела в коридорчике ключами, скрипела половицами — и наконец показалась на крыльце, стройная, еще нестарая, в ночной рубахе с накинутой поверх шалью, кокетливо сползающей с округлых плеч. Щелкнула выключателем, зажигая свет над крыльцом. Оценила непрезентабельный вид гостей.
— Так. Сначала умойтесь.
Болард ахнул:
— Под колонкой?
— Лето. Не замерзнете. А Ритка где?
Болард с шумом выпустил из груди воздух:
— А она не с тобой?
— Понятно, — недобро протянула Дигна. — Ну, шевелитесь. Я спать хочу.
И хлопнула дверью.
Майка задремывала над тарелкой горячего молочного супа, точно совушка, лупала глазами, роняла ложку и от звона приходила в себя. За перегородкой на повышенных тонах спорили мать с сыном. Рыжая навострила уши.
— Продала, у тебя не спросила. Сам бы за своим волкогавом смотрел.
Что-то тихо, сердито произнес Болард. Майка вдруг поняла, что же ее смутило: не выскочил, как обычно, на стук пудель Семен, не кинулся со звонким лаем, не то норовя укусить, не то облизать лицо. Рыжая, было, решила, что Дигна его заперла на втором этаже или заснул крепко… Всхлипнув, сунула в рот ложку с лапшой.
— Месяц тут сидишь — и к родной матери ни ногой?
Ответа Боларда Майка снова не расслышала. Дожевывая лапшу, на цыпочках подкралась, приложила ухо к перегородке.
— Ладно, повидались, я рада, — в голосе Дигны как-то не слышалось ни радости, ни теплоты. — А ее зачем приволок?
— Я женюсь.
Старая баронесса Смарда хмыкнула:
— Совет вам да любовь. А я каким боком здесь?
— Девочка останется с тобой.
— Вот что, сынок, ты долго думал?
— А что? — спросил Болард осторожно.
— А то, я с Налью, дурой истеричной…
— Тише!..
— Рот мне не затыкай! Пусть слушает! — заорала Дигна. Упало, грохнуло что-то тяжелое. Зазвенело стекло. — Пятнадцать лет убила. Рыдать да бездельничать — весь прок. Хоть бы раз, хоть бы словечком… Так хоть знала, чего мучилась. А с этой… иди с этой, и весь мой сказ.
Майка под стеной беззвучно зарыдала. Болард, точно подстегнутый этими слезами, еще пробовал что-то доказывать и уговаривать. Простучали звонкие шаги:
— На!
— Что это?
— Дом я продала. Назад возвращаюсь.
— Как?
— А так, — с торжеством объявила Дигна. — Виктор теперь свободен, пора и мне о счастье подумать.
Майка со всхлипом сползла по стене.
Глава 24.
1989 год, июнь. Гомель —
1492 год, июнь. Окрестности Эйле
— Вы чего, подрались, что ли? — шлепая босиком по мокрой траве, к штакетнику на границе участков продирался Симочка, любитель истории о воробье. Смачно зевал, почесывал голое пузо и шлепал ладонями
