Монашенка густо покраснела, сердито отвернулась. Претор побарабанил пальцами по столу.
— Ну, узнаю, кто там. Может, не Виктор. Может, Сарбинурский князь мстить пришел. Так не может у него странных пушек быть. А если мятежники, так зачем им сдался этот Москы? Куда они дальше пойдут?
Дона Кястутис, поджав губы, все же повернулась, уставилась в карту. Спина ее дрогнула.
— К-ключ…
— Что? На, выпей, — Ингевор засуетился, стал лить вино из кувшина в серебряный кубок, проливая на стол. Монахиня отдышалась, наконец. Повернулась, кривя губы. Баронессе Смарда стало отлично видно ее лицо: бледное, но торжествующее.
— Москы в хрониках называли ключ-городом к тергинскому железу. Ты должен был вспомнить!
Ингевор вытер бледной ладонью потный лоб, широкий рукав рясы завернулся, обнажая кольчугу.
— Девочка… Какие хроники — по четыре приступа в день.
Теперь уж монашка, забыв почтение, схватила претора за грудки. Затрясла так, что здоровенный мужик заходил ходуном:
— Думай же! Думай!! У них там двойной интерес! Они, сволочи, возьмут Москы и повернут к востоку, на Питер-на-Колыми. А там каторжники и железо! Кузницы, кузнецы, готовые войска для мятежа. Ненавидящие и Тергинца, и нас. Их тысячи там! Взовьются. Только фитиль поднеси… — Гражина перевела дыхание. Ошеломленный Луций не сопротивлялся. Дона Грета подумала, что если бы она рискнула потрясти его вот так, то через четверть часа висела бы на дыбе или даже кресте. Ингевор с Гражиной любовники? Выше бери.
— Что ты предлагаешь?
— Вынимай гарнизон из Эскеля, — одними губами прошептала Гражина. — Пусть бегут на Москы, пусть ударят Виктору в спину. И голубя Артемию, чтобы со стен поддержал. На месте разобьем всех.
Глава 27.
1492 год, июль. Эскельский тракт
— Что там того городка, — плевался Жигимонт, вытирая потное лицо, размазывая грязь по красным, в прожилках, щекам. — Брать Москы надо было, а уж потом, как положено, на Эскель идти! Навыдумывали: стратегия, тактика… — бурчал он. — Порядочному князю чихнуть без них нельзя…
— Этот чихнет, — гарцуя мимо, хмыкнул Шенье. — И будет из крыжаков лесоповал.
— А то… — утробно пробасил Варкяец, отмахнувшись от дробных камешков. — Убивать гадов нужно, а мы в кошки-мышки играем…
Узкой речкой тек насыпной тракт среди заболоченного леса. Шагала в пыльном мареве пехота, тяжеловозы тащили орудия. Ушли далеко вперед разведчики. Командиры, чтобы не глотать пыль, ехали в авангарде, беззлобно препирались на ходу.
— Не намахался еще, — подмигивал Шенье, косясь на торчащую у седла Варкяйца рукоять. Двуручный меч с изгибом-лунницей у крестовины и широким волнистым клинком не помещался ни в какие ножны и даже язве Андрею внушал уважение.
— Будем и убивать, — просто отвечал Жигимонту Галич. — На нас хватит.
Болард уже не обращал внимания на жалобы Варкяйского князя — привык. Удивлялся Александру — барон в сотый раз возражал совершенно серьезно, не уставая повторять свое.
Солнце стояло в зените. Банерет Кястутиса вспотел, как мышь под веником, и уже не раз и не два подумывал сбросить железо и то, что под ним, оставшись в штанах и рубахе. Но смотрел на бледного Ивара, и кольчугу со шлемом не снимал. Командиры должны служить примером.
'Делай то, что я говорю, а не то, что я делаю', — вспомнил Болард давний монашеский принцип, с тоской вздохнул и бросил взгляд вверх — где в безоблачном небе кочегарила белая печка.
— Крыжаки! — подлетел на взмыленном жеребце гонец. И тихо и обстоятельно уточнил, где видели врага и в каком количестве.
— Эскельский гарнизон проснулся, — пробормотал Шенье. — Не перепутаешь: хоругви черные с зеленым. Кой черт их из замка погнал?
Князь Кястутис поморщился при упоминании нечистого, натянул поводья:
— Войско! Сто-ой!!
Отмахнули сигнал знаменосцы. По знаку Ивара опять пошла вперед разведка.
Тракт в месте, где замер авангард, делал резкий поворот, и растущее довольно густо по сторонам чернолесье создавало иллюзию защищенности.
— Тяжелую конницу к бою. Шенье, поведешь, — приказал Ивар.
Андрей кивнул. Жигимонт, побагровев оттого, что не ему доверили командовать, показал кулак оруженосцам, чтобы двигались живее.
Войско перестраивалось, повели боевых коней, оруженосцы стали подносить тяжелые доспехи. Потянулись к пороховым рожкам мушкетеры. Над дорогой словно сгустились ржание, топот и лязг.
— В копья пойдем?! — повысил голос Рошаль.
— Ага! Из замка крыжаков долго бы вынимать пришлось. А так… Силы у нас равны… Примерно, — Шенье натянул ремешок шлема. — Стой, скотина!.. — он осадил жеребца, пробующего кусаться и рвущего из рук конюхов поводные цепи. — Это я не тебе… Прятаться нам негде, — твердым подбородком Андрей указал на мокрый скукоженный лес по сторонам, осоку, торчащую пиками из округлых кочек. — И им тоже. Так что при прочих равных побеждает тот, кто бьет первым. Потому ударим в лоб.
— Немало сражений так и выиграли, — вмешиваясь в беседу, откашлялся флаг-командор. — Огнем вторая линия поддержит. Передовых снесем, центр они на откате сами стопчут. А арьергард…
— А для этих пушки. Ну, и где эти лентяи?!..
Как по команде, вернулись разведчики. По тому, что они сообщили, растянувшееся по тракту эскельское войско удара не ждало и не готовилось. Тяжелых доспехов никто не надевал, коней не менял, длинномерными копьями не снаряжался. Засек, чтобы остановить врага, тоже не делали. А мушкетеров — этого ренкорского ноу-хау, уже принятого в столице, — среди них не оказалось вообще.
И командир — вовсе не Ингевор, а по описанию судя, рыжий Цхаакен, наемник, комендант Эскельского замка — поспешал медленно. Над ним висела властная воля его хозяина, однозначный приказ: ударить по осадившим Москы мятежникам с тыла. То, что эти мятежники объявятся у него под носом прямо посреди восточного тракта и в двух шагах от города, Цхаакен не ожидал.
— Ну, — поднял руку Ивар. — С Богом.
Шенье белозубо улыбнулся в ответ.
Обогнув поворот, набирая разгон на прямом участке дороги, понеслась вперед тяжелая конница. Под копытами глухо задрожала земля.
Ивар хмуро следил за облаком пыли, рассеянно потирал грудь. Болард старался смотреть в сторону.
Несостоявшийся тесть, граф Виктор Эйле, остался под Москы. Дуэль отложили — до конца войны. Если оба будут живы. Отложили по приказу магистра и настоянию Рошаля. И все же мудро решили противников развести. Чтобы не мозолили друг другу глаза. Виктор краснел, рычал, что нельзя из-за какого-то щенка отстранять его от войска и оставлять в такой дыре.
— Кто-то должен возглавить заслон, — отвечал Рошаль. — Кто-то из известных; иначе сразу поймут, что осады не будет.
— Почему я?! — возмутился Виктор.
— А кто еще? У Жигимонта шило в заднице. За ним пригляд нужен. Флаг-командору под Москы тоже не с руки оставаться…
— А мне, значит, с руки! И с руки, и с ноги! Да чтоб он сдох! — сдавшись, выругался граф.
Боларда заключение тоже не остудило. Довольно было вспомнить висящую на рифе рыдающую Майку, как ярость тут же подкатывала под горло.
— Не вздумай, — по поручению Рошаля выпуская барона из заточения, на пороге каюты предупредил
