— Ой!..
— Терпи. С доном была — не плакала.
— Плакала, — шепотом призналась Майка. — Ой, Сабинка, больше ни с кем никогда…
— Погоди, еще понравится.
— Нет!
— Все, закончила… в тягости ты.
Майка зажала рот ладонями. Глаза у нее стали круглыми.
— Вставай.
— Мамочка…
Ведьма взяла подружку за плечо:
— Вытравлю плод. Посидишь в кипятке с горчицей. Травок попьешь. Грех отмолится. Ты молодая — потом еще нарожаешь.
— Н-нет.
Сабина пожала плечами:
— А что будешь делать?
— Рожу!
— Вот дуреха! — ведьма схватила подружку за руки. — Ты хоть отцу скажись. Своему или этого, — положила ладонь на девчонкин живот.
— Нет! Они друг друга убьют, и он все равно на мне не женится!!
— Дуры мы, — ведьма покачала головой. — Отдаемся — и думаем: узнает про ребятенка — помягчеет, тут же под венец поведет.
— Я так не думала. Я люблю его. Понимаешь?!..
— Ага, любишь. Так любишь, что готова дитя родное в рабство отдать.
— Я не…
— Не знаешь? Что, по закону, если не в святом браке родится — сразу раб?
Майка схватилась за левую руку повыше локтя. Губы ее дрожали.
— Раб?
— Ну да, — хмуро сощурилась Сабина. — На чьей земле родился, тот и хозяин. Элайя мой… хозяин этому возмущался, но сразу все не переделаешь.
— А это… чья земля?
— Городская вроде. А княжество — Кястутисское.
Сабина поджала губы:
— Прости, у нас тебя оставить не могу. И так соседки косятся, что у священника живу молодая, незамужняя. А если еще и ты…
Майка натянула на голову свой старушечий платок:
— Да, Сабинка… пойду.
— Дура набитая! — ведьма подхватила полотенце, замахнулась. — Ивару в ноги пади.
— Нет! Все равно Борька не женится.
— Ты дослушаешь меня? — переспросила ведьма холодно. — Или мне самой князю сказать? Он тебя под землей найдет, с того твоего света достанет.
Майка отвернулась к стене, закрывая лицо руками, проговорила глухо:
— Сабинка… пожалей… и так я… Повеситься пробовала — веревка оборвалась. Из окна кинулась — за слив зацепилась, повисла. Все из-за Кольца проклятущего. И не снимешь! Я бы палец секанула, да крови страшно!..
Лицо ведьмы залил сливовый неровный румянец.
— Ты не о Боларде — о сыне думай. Ты в ноги князю пади да скажи, что любишь. Он с тобой повенчается, и сын родится не рабом — княжичем. Один раз кровать перетерпишь, небось, не развалишься. Я тебе пузырек с кровью дам — под себя выльешь. Ну, соглашайся!!
— Н-нет…
Глава 41.
1492 год, сентябрь. Настанг, Южный тракт.
Сабина испытывала ликование. Она вернулась к Ивару. Пусть Майкиной служанкой, тенью, пусть нянькой их будущих детей. Пусть! А там сложится. Ей, Сабинке, терпения не занимать… Да она и прямо сейчас могла бы вместо Майки взойти на брачное ложе — девчонка бы только рада была. Но Ивар любит. Он даже в полной темноте: по запаху, по прикосновению волос и кожи почует подмену. Нельзя… Ведьма горестно прикусила губу, проходя по внутренним дворам Твержи, впечатывая в замковые булыжники квадратные каблуки. По-хозяйски. Следом летел, завиваясь вокруг ног, отставая и догоняя, синий шелковый подол. Больших высот достигла девка, чтобы шелка носить.
— Сабина-а!!
Голос шел из-под земли. Ведьма споткнулась. Она узнала его — голос Гражины, и ей стало страшно.
— Сабина! Наклонись. Незаметно. Сделай вид, что башмак поправляешь.
Повинуясь хриплому повелительному шепоту, идущему из окошка у самой земли, ведьма наклонилась, делая вид, что подтягивает на туфле пряжку. Скосила глаза. Увидела Гражину — постаревшую, страшную, в кожаном ошейнике, от которого в глубину каземата тянулась цепь. Монахиня же, не теряя времени зря, сквозь решетку костлявыми пальцами вцепилась Сабине в запястье.
— Отпусти!..
— Помоги… мне…
И ведьма поняла, что возвращенные волосы ничего не значат. Что она боится Гражину по-прежнему. И даже сильнее. Так и застыла в полусогбенном неудобном положении, боясь дышать.
— Посмотри: стражи нет?
Сабина повертела головой:
— Нет.
— Верно, — оскалилась монахиня, — чего им меня бояться? Что это все бегают, как коты угорелые? Даже мне кусок лишний поднесли…
— Свадьба.
— Чья? Молчи! Не иначе, братец полоумный женится. А на ком?
Ведьма дернулась, но рука так и осталась в плену; ноги подкосились, и Сабина, не жалея юбки, села на пыльные 'кошачьи лбы'.
— На графине Эйле.
Гражина хихикнула:
— Викторова выб… графиня!.. Та, что брата из могилы вытащила? Ну, следовало ожидать. И к лучшему. Вытащи меня отсюда.
— Нет.
— Нет? — Гражина приподняла брови. — Тогда я тебя прокляну. Умирать стану — прокляну.
Сабину заколотило. Предсмертное проклятие имело особенный вес, она это знала, и Гражина знала, что она знает. Монахиня мелко рассмеялась:
— Думаешь, волосы вернула — и свободна? Не-ет… Никогда ты не будешь свободна… Да и я. Мы одной крови.
— Что?
Гражина смеялась уже вслух, точно безумная. Хорошо, в этом закуте, где сквозь булыжник прорастала желтая осенняя трава, некому было ее услышать.
— Ты ведьма — и я. Мы одной, вайделотской, крови.
— Как это?
— А так, — Гражина устала висеть на левой руке и сменила ее на правую. — Вайделоты служили бесам, что были до Единственного: Верпее-пряхе, Зничу-громовнику, Сваргу-кузнецу… Все равно как
