— Да, — ответила Грейс.
Она действительно была рада, что они друзья, даже если они не могут быть более, чем друзьями. Ни с одним мужчиной, кроме своего отца и зятя, у нее никогда не было устраивающих ее дружеских отношений, потому что все остальные, похоже, видели в ней потенциальную невесту. Этот Станден ничем не обидел ее. Приписав свой дискомфорт задетой гордости, она подавила неуместное желание надуться:
В этот момент раздался хрипловатый голос ее племянника, выкрикивающего:
— Его светлость герцог Станденский, граф Фолкнер, виконт Перри…
Набрав воздуха в легкие, Хью таким же голосом продолжал:
— И моя тетя Грейс Пенуорт, из Черхилла, графство Уилтшир.
— Наш выход, мисс Пенуорт, — смеясь, сказал Станден, отпуская руку Грейс, и ввел ее в длинный зал с высокими потолками.
— Вашего племянника, должно быть, проинструктировал Лэтхэм, мой слуга по протокольной части. Он никогда не упускал случая блеснуть моими многочисленными званиями и титулами.
В благоговейном страхе от величия герцога, Грейс поначалу не могла говорить. В самом деле, как она, дочь простого приходского священника, оказалась в компании человека такого знатного происхождения?
Циничный внутренний голос, очень напоминающий господина Дю Барри, подсказывал, что герцог находил ее общество забавным развлечением, контрапунктом тем изысканным леди и наивным дебютанткам, с которыми он был знаком. В кругу его знакомых леди, вероятно, едва ли нашлось бы много таких, которые задумывались бы о более глубоких вещах, чем о предпочтении в выборе модистки. Женщина, пишущая эссе, должна была произвести на него такое же сильное впечатление, как и говорящая обезьяна.
Ее так и подмывало открыто спросить у герцога, не считает ли он ее капризом природы.
— Странно, — задумчиво проговорил Станден, вырвав Грейс из раздумий, и она подумала, уж не способен ли герцог читать ее мысли.
Не удержавшись, она спросила:
— Вы обо мне?
Окинув ее взглядом с ног до головы, он улыбнулся, словно решив, что ему понравилось то, что он разглядел в ней. Этот одобрительный взгляд заставил ее вспыхнуть.
— Определенно не о вас, — сказал он наконец. — Вы, мисс Пенуорт, самая нормальная из всех моих знакомых.
Но Грейс хотелось настоящего комплимента, и слово «нормальная» прозвучало для нее как-то блекло и невыразительно.
Засмеявшись, Станден словно очнулся и сказал, что вовсе не хотел ее обидеть, просто, вспоминая о забавной склонности Лэтхэма перечислять его титулы, обратил внимание, что тот упустил самый его любимый.
«Разве ему этих недостаточно?» — подумала Грейс, когда он усаживал ее за стол. Вслух она сказала:
— Какой же, ваша светлость?
— Полковник, — отвечал герцог, опускаясь на стул рядом с ней.
Тут она с удивлением заметила, что герцог сидит во главе очень длинного стола, за которым вполне могли удобно рассесться около двухсот одетых в придворные костюмы человек.
Помимо своей воли она вспомнила тех бедных и несчастных прихожан своего отца, которых она бросила ради того, чтобы принять нынешней весной любое подходящее предложение руки и сердца. К стыду своему, она даже не выполнила свои обязательства посещать балы и званые вечера, а бросилась вместо этого за наиболее неподходящим холостым мужчиной из всех, кого она знала.
Она плотно сцепила руки на коленях, чтобы удержаться от ощущения собственной глупости и жизненной несправедливости, которая лишь немногим позволяла наслаждаться подобной окружающей ее в данный момент роскошью и изобилием. Конечно, именно это ей и следовало бы сделать, но герцог и его бабушка проявили к ней столько доброты, что едва ли она могла позволить себе ответить критикой на их гостеприимство.
Она чувствовала себя предателем. Чем она была лучше этих великосветских болванов, которым никогда ничего не хотелось знать о жизни своих беднейших сограждан? Совесть подсказывала ей, что на самом деле она, наверное, была даже хуже их: ведь она-то знала, каковы условия жизни бедных в стране.
Жаль, что господин Дю Барри не мог видеть всей этой недоступной для большинства и ненужной роскоши…
Мысленно встряхнувшись, она решила, что не позволит своему издателю вторгаться в свои взаимоотношения с этим кругом и омрачать визит. Дю Барри просто стал бы выискивать недостатки в любой мелочи, как он это делал на балу у Рамзи. Критически сдвинув свои золотистые брови, она спросила себя мысленно, почему Дю Барри никогда не мог понять, что людям иногда хочется получить немного удовольствия от жизни, будь они хоть бедные, хоть богатые.
Поглощенная этими мыслями, она не заметила, как подали первые блюда. Ей представлялось, как наливаются кровью глаза господина Дю Барри, впавшего в праведную ярость. Этот непривлекательный образ даже заставил ее слегка содрогнуться.
Старая герцогиня, слегка подавшись в сторону Грейс, спросила:
— Вам что-нибудь не по вкусу здесь, милочка?
Это заставило Грейс вздрогнуть и вернуться к действительности.
— Вы мне что-то сказали, ваша светлость?
— Вам не нравится лососина?
Грейс посмотрела на свою нетронутую порцию лососины со спаржей, картофелем и молодой морковью.
— Я… — начала она, зная, что обязана высказаться сейчас, если хочет прямо смотреть в глаза своим подопечным, когда вернется домой в Черхилл. — Нет, что вы, все превосходно. Я… просто я думала о притче про пир, на который пригласили бедных и немощных. О том, сколько этих бедняг могло бы сидеть за вашим столом.
От внимания Грейс не ускользнули выразительные взгляды, которыми обменились герцог и его бабушка, и она внутренне сжалась, ожидая ответных упреков, которые их задетое величие должно обрушить на нее.
— Как мило, — отозвалась вдова с поразившей Грейс дружелюбной улыбкой. — И как добросердечно, Алан.
— Да, — согласился герцог с таким видом, словно обнаружил бесценную жемчужину. — Ее также очень хвалили за то, что она любит собак.
И Алан одарил ее одной из своих очаровательнейших улыбок.
Знает ли герцог, подумала Грейс, ощущая странную легкость в голове, какое воздействие оказывают на нее эти улыбки? Она едва была способна дышать, а сердце стучало так, точно вот-вот выпрыгнет.
Бог ты мой! — подумала она, пытаясь справиться с собой. Они ведь всего лишь друзья, и на нее не должны действовать заигрывающие взгляды.
И все же ей было приятно, что он считает ее добросердечной. Немного смущаясь, она сказала:
— Как же я могу быть менее озабочена судьбами своих бедных братьев и сестер, чем нашими четвероногими друзьями?
— Это оттого, что вы воспитывались в религиозной семье, — сказала герцогиня.
— Я прошу прощения, — произнесла Грейс, опуская голову. — Конечно, я не имею права ни в чем упрекать вас.
Притронувшись, наконец, к своей позабытой тарелке, она призналась:
— О, действительно очень вкусно.
Затем снова перешла к извинениям:
— Видите ли, я не могу думать о прихожанах иначе, чем мой отец. Моя сестра никогда не проявляла
