На Кубани она плоская, тѣсная, изрытая лѣсистыми оврагами, съ рѣчками, заросшими камышемъ и осокой, подъ горами болотистая, здѣсь на Дону волнообразная, открытая, съ громаднымъ кругозоромъ.
Въ самомъ концѣ Страстной недѣли партизаны послѣ побѣдоносныхъ боевъ заняли одинъ хуторъ въ районѣ Гуляй-Борисова и расположились на ночевку.
Красные напали на него неожиданно съ другой стороны.
Пришлось снова идти въ цѣпь и отбивать наскоки.
Артиллерійскій бой былъ небольшой.
Изрѣдка то съ той, то съ другой стороны громыхнетъ одна-другая пушка, растечется, растеряется среди необъятнаго степного простора звукъ выстрѣла, проскрежещетъ и прос-виститъ въ воздухѣ снарядъ, бухнетъ гдѣ-нибудь разрывъ и все смолкнетъ до новаго выстрѣ- ла.
Юрочка уже нѣсколько часовъ подрядъ находился въ цѣпи, но вѣрный своему правилу стрѣлять только навѣрняка, сегодня не выпустилъ ни одного патрона, потому, что большеви-ки на близкія разстоянія не давали сходиться, а отбѣгали въ степь.
Уже передъ вечеромъ, когда добровольцы шли къ хутору на ночевку, появились новыя банды красныхъ.
Пришлось нѣсколько разъ снова вступать въ перестрѣлку.
Въ одномъ мѣстѣ, перейдя глубокую балку, партизаны еще разъ разсыпались въ цѣпь.
Юрочка очень удобно залегъ подъ хорошо прикрывавшимъ его бугоркомъ.
У красныхъ оказалось два орудія.
Началась довольно оживленная перестрѣлка.
Большевики, подъ прикрытіемъ своей артиллерін, напирали энергичнѣе и мало-помалу приблизились почти на прямой выстрѣлъ.
Долго выжидавшій Юрочка теперь билъ ихъ на выборъ.
Въ немъ заговорила страсть охотника.
Съ спокойной увѣренностью, разсчитывая каждое свое движеніе, тщательно прицѣлива-ясь, онъ посылалъ пулю за пулей и съ наслажденіемъ мести и злорадства собственными глазами удостовѣрялся, какъ послѣ каждаго его выстрѣла кувыркалось и падало по одной намѣченной имъ жертвѣ.
— Вотъ такъ. Вотъ это хорошо! Не лѣзьте, не воруйте, не грабьте, не убивайте! Еще однимъ негодяемъ меньше! — съ искривленной усмѣшкой на почти дѣтскомъ, но серьез-номъ лицѣ машинально шепталъ онъ.
Выпустивъ уже пять пуль — цѣлую обойму, онъ сталъ вкладывать въ винтовку новую и удивленный тѣмъ, что давно уже не слышитъ близкихъ выстрѣловъ, оглядѣлся вокругъ себя.
Ни справа, ни слѣва, ни сзади никого изъ своихъ онъ не увидѣлъ.
Оказалось, онъ такъ увлекся своимъ занятіемъ, что не слышалъ команды объ отходѣ и его, лежавшаго въ ложбинѣ, никто изъ партизанъ не видѣлъ и не предупредилъ.
Юрочка поднялся и слегка, пригнувшись, съ винтовкой въ рукѣ сталъ отбѣгать въ сторону своихъ.
«Ничего, — подумалъ онъ, — какъ бы только, наши не подстрѣлили».
To съ жалобнымь пѣніемъ, то съ дѣловитымъ пчелинымъ жужжаніемъ съ боковъ и надъ головою проносились пули.
Онъ пробѣжалъ шаговъ двадцать.
Слѣва послышался стонъ.
Юрочка повернулъ голову.
Прямо передъ нимъ ползалъ на рукахъ по землѣ Волошиновъ.
Одна нога его какъ-то неестественно оказалась подвернутой подъ туловище.
Волошиновъ былъ смертельно блѣдный и дрожалъ мелкой дрожью такь сильно и часто, что оскаленные жемчужные зубы его колотились, какъ въ лихорадкѣ.
Юрочкѣ какъ-то вскользь, но рѣзко и ярко бросилась въ глаза топкая, черпая каемка пробивающихся усовъ надъ блѣдными, искривленными губами.
Онъ мгновенно объ этомъ забылъ, потому что наступилъ ногой на цѣлую лужу свѣжей крови.
Тутъ только Юрочка догадался, что юный богатырь былъ раненъ.
— Ю-юрра... — съ усиліемъ шевеля запекшимися губами и облизывая ихъ сухимъ языкомъ, — говориль Волошиновъ. — Вотъ хо-рошо, что ты тутъ... Ни-ка-акъ не при-илажу винтовку... Нога ссо- скальзываетъ... Ради Бога... за-астрѣли меня...
Лихорадочно горѣвшіе глаза его съ спокойной и важной рѣшимостью снизу вверхъ смотрѣли въ лицо Юрочки.
— Сккорѣе... Не хо-очу попадаться этимъ по-одлюкамъ... Вотъ сю-юда...
И раненый пальцемъ, запачканнымь въ крови и грязи, показывалъ на свой лѣвый високъ.
Юрочка большими глазами глядѣлъ на Волошинова.
Одно мгновеніе онъ не понималъ, о чемъ просилъ его другъ, но уразумѣвъ, быстро отскочилъ шага на три и въ тоже мгновеніе вскинулъ ружье на прицѣлъ.
«Ничего другого не остается. Надо», — мелькнуло у него въ мозгу.
Волошиновъ невозмутимо спокойно повернулъ високъ подъ дуло юрочкиной винтовки.
Щелкнулъ затворъ; дуло почти вплотную пришлось къ виску.
Юрочка прицѣлился....
— Прощай, Юра... Да скорѣй... — прошепталъ раненый и въ его скошенныхъ на Юрочку, безстрашныхъ глазахъ скользнуло теплое чувство.
Винтовка сама собой опустилась.
Юрочка почувствовалъ, что у него не хватитъ духа на такую операцію.
Онъ оглянулся.
Большевики бѣжaли къ нимъ черезъ балку.
Чувство самосохраненія на мигъ властно заговорило въ сердцѣ Юрочки, но онъ сурово, съ презрѣніемъ подавилъ и отвергъ его.
«Подло. Не по-чернецовски!» — рѣшилъ онъ.
— Можешь подняться? — быстро спросилъ онъ Волошинова, нагибаясь къ самой землѣ и протягивая ему руку. — Обопрись на меня, да скорѣе...
— Ни къ чему. Юра... Ммое дѣ-ло кончено... Только себя погубишь. Скорѣй стрѣ- ѣляй... и спасайся самъ...
Он энергично отмахивалъ рукой.
— Нѣтъ, нѣтъ! Да брось ружье! — поспѣшно и решительно кричалъ Юрочка, схвативъ раненаго и, поднимая его с земли.
— Напрасно... напрасно... брось... — упорно говорилъ Волошиновъ.
Но Юрочка силой приподнялъ его съ земли.
Раненый выронилъ ружье, уцѣпился дрожащей рукой за шею Юрочки, съ неимовѣр- нымъ напряженіемъ поднялся съ земли, и они побѣжали.
Потъ крупными каплями падалъ со лба Волошинова.
Лѣвая нога его оказалась перебитой осколкомъ снаряда. Кровь струей сочилась изъ раны. Нога какъ-то неестественно, точно нарочно, вывернулась пяткой впередъ, какъ подвязанная веревочкой, болталась у него навѣсу.
Онъ съ страшнымъ напряженіемъ оставшихся силъ прыгалъ на одной правой, крѣпко охвативъ рукою шею Юрочки.
— Ахъ, напрасно... на-апрасно, Ю-юра... — шепталъ раненый.
Бѣжать имъ пришлось не такъ быстро, какъ хотѣлъ и могъ Юрочка, хотя онъ напрягалъ
