причина. Завтра выходит замуж моя племянница, дочь моей единственной сестры.
Вся семья уже немножко не в себе. Разговаривать не с кем, все мысленно готовятся к завтрашнему мероприятию. Нужно быть готовой к тому, что придется решать какие-то вопросы на месте и самостоятельно. Лучше их решать, когда ты красивая. В ЗАГС от семьи тоже еду почему-то одна я. Остальным молодые не разрешили. Вроде примета плохая. Получается, что выглядеть надо за всю семью. Так что сегодня лицо, завтра с утра прическа. Сама за руль не сяду. На весь день подрядили водителя. Короче, вроде все нормально. Никаких сбоев произойти не должно.
Лежу. Расслабляюсь. Боже, как быстро летит время.
Кажется, совсем недавно я забирала Наташу с Галкой из роддома, и вот, пожалуйста, завтра – в ЗАГС.
Я проснулась среди ночи от того, что сестра пыталась бесшумно пробраться через проходную комнату в спальню к родителям. В проходную комнату меня переселили после того, как сестра вышла замуж. Меня это никак не напрягало, даже наоборот. В гостиной стоял телевизор, и можно было смотреть его хоть полночи. Это сейчас в каждой комнате по телевизору. Каждый смотрит, запершись, что хочет. А тогда нет. Что большинством голосов решили, то и смотрим. У нас за большинство голосов всегда был папа. Ругаться смысла не имело, нужно было, чтобы он ушел спать. Так что то, что у меня появился доступ к ночному эфиру, было здорово. Меня даже не напрягало, что в большой комнате висели часы с боем. Какой- то дурак папе на пятидесятилетие подарил, и они отбивали каждый час. В двенадцать часов, например, двенадцать раз и били. А я даже не просыпалась.
А от Наташкиной бесшумной, как ей казалось, вылазки я проснулась сразу. Видно, передалась ее нервозность, сестра все-таки. Или она опять своим животом что-то снесла.
У Наташи вообще во время беременности координация совсем нарушилась. Все чашки она ставила мимо стола. Причем никакого укора совести! Мне кажется, что ей это даже удовольствие доставляло. Вот де какая она совершенно настоящая беременная! И роняет-то она как все беременные, и плачет беспрестанно и обижается на всех. И почему это мы все не радуемся? Что у нее все так по-человечески, все, как у всех!
Судя по всему, наша беременность подходит к концу…
– Мам, у меня вроде началось.
Мама кубарем скатывается с кровати и несет папе телефон, в больницу звонить. Может, между прочим, и сама «скорую» вызвать, но за такие события в семье у нас должен отвечать только папа. Это ж определенная веха в жизни нашей фамилии! Ну, чтобы потом сказать, когда Наточка рожала, «скорую», конечно, вызывал папа.
Растолкав папу и сунув ему в руку трубку, мама побежала собирать Наташу. Господи, сколько ж суеты! Наташа тихо стоит у стеночки и через определенные промежутки времени тихо ойкает. Сестру становится жалко.
Папа в это время пытается договориться со «скорой».
– Да, да, схватки начались! Фамилия? Ронина.
– Пап, – подаю я голос со своей кровати, – это у тебя фамилия Ронин, она Шуляк.
– А да, да, простите, оказывается, Шуляк фамилия. Лет сколько? Алена, сколько Наташе лет?
Господи, отец называется, не знает, сколько дочери лет!
– Двадцать три, – подсказываю я.
– А адрес-то у нас какой, адрес?
Ой, ну все, короче, никто ничего не соображает. Мама носится по квартире, сестра грустно и безучастно стоит у стены, папа орет в трубку, как будто с Ленинградом без телефона разговаривает, и все равно толком ничего не может сказать. Хладнокровия, как всегда, не теряю одна я, и ТОЛЬКО благодаря мне «скорая» приезжает по правильному адресу и документы оформлены на Наташу, а не на какую-то чужую нам тетю. Мама собралась сама, собрала Наташу.
Наташа даже не плачет. Это настораживает. Видать, действительно рожать начала. Вид такой сосредоточенный.
Вообще это у нас есть по женской линии, мы в нужный момент можем собраться.
Из Наташиной комнаты вылезает ее муж. Какой ужас, про него все забыли и никто его не разбудил. Вот смеху-то! Он обиделся сначала сильно, пытался замолчать. Потом понял, что молчать уже некогда, жену вот-вот увезут. Надо какое-то напутствие придумать. Наташа охать начинает все громче и чаще. Я уже тихо начинаю плакать, сестру уж больно жалко. Это у нас тоже по женской линии, мы очень слезливые. Правда, все, кроме мамы. Мама – кремень, она у нас не плачет никогда, она у нас в семье за железного Феликса. Поэтому именно она едет с Наташей в роддом. В последний момент свои права на жену отстаивает муж Витя и тоже садится в карету «скорой помощи». Видимо, понял, что слова напутствия ему в спешке уже не придумать, а так в машине, глядишь, что-нибудь в голову и придет!
На уроках ничего сообразить не могу, сижу – грущу, как там моя бедная сестра? Класс мне сочувствует. Дело все-таки непривычное. Ни у кого еще сестра не рожала, я опять в передовых. Мои подруги в принципе девушки не безразличные. В жизни моей семьи они принимают активное участие. Когда Наташа замуж выходила, самые мои основные подружки пришли к нашему дому проводить невесту. Обычная черная «Волга», никак не украшенная, повергла их в шок. Со словами «Ну, уж нет» они быстро сгоняли домой за лентами и украсили нам машину. Сестра от волнения, понятное дело, ничего не заметила. Но девчонки остались довольны. «Сестра Ленки Рониной в ЗАГС уехала достойно».
На истории сидеть уже совсем не могла, и верные подруги отпросили меня у историка: «Понимаете, она всю ночь беременную сестру в роддом провожала».
С трудом добежала до дома, чтобы скорее позвонить папе на работу. Вдруг какие новости? Новости были!!
– Ну что, родила?
– Родила!
– Кого!
– Ну ты как думаешь?
– Мальчика, – с тихой надеждой говорю я.
– Как же, – с тихой грустью отвечает папа, – родит она тебе мальчика! Опять девка!
Ну и ладно, девка так девка. Мальчиков я буду рожать. Главное, что все позади и сестра моя живая, даже записку сама написала, кого родила. Почему-то написала, что вся трясется. Вроде на улице не холодно. Бедная, лежит там одна, скорее бы уж ее обратно привезли. А то поругаться не с кем, прямо скучно.
Привезли Наташу нескоро, все было как-то не слава богу, то с ней, то с дочкой. Наташа заливала слезами больницу. Мы приходили, стояли под окнами, что она говорила, было непонятно. Понятно было только, что плачет она очень горько. Так она плакала с той стороны, я под окнами с этой. Витя, который стоял рядом со мной, не знал, что делать, чем помочь и как Наташу успокоить.
Девочку назвали Галиной в честь Витиной мамы. У меня по этому поводу было, конечно, свое мнение, которое я пыталась навязать своей сестре. Мы вообще-то по женской линии все очень вредные и упрямые, но сестра была такая слабая, что свое мнение все равно никак сформировать не могла. Потом она ждала мальчика. И для мальчика была придумана ею пара очень странных имен. Как впоследствии говорил Витя: «Хорошо, что мальчик не родился, а то мучился бы потом всю жизнь с таким именем».
Ну что ж, Галя так Галя.
Выхаживали ее всем миром. И ее, а больше все-таки Наташу. Она вышла после нашего советского роддома просто никакая. Ну и по голове, конечно, немножко бабахнутая. Во всяком случае, о том, что она мама, сестра, по-моему, догадалась, когда Гале исполнился год. До этого мамой был Витя. Витя был молодцом. Он сразу понял, что пусть Наташа просто тихо плачет, главное, чтобы никуда особо не лезла. А остальное он и сам сделает. За молоком по утрам бегала я. Сначала за материнским к молодой маме в
