– Отпустите! Помогите!
Кумасиро даже не стал зажимать ему рот – все равно наверху не услышат ни звука. Его сподручные привязали пленника, а затем отошли в сторону. Доктор Мива взял чашу с какой-то жидкостью и поднес к губам Истинного Благочестия.
– Нет! – взвизгнул тот. – Не хочу!
Кумасиро заставил монаха раскрыть рот, и доктор Мива влил свой состав. Как монах ни плевался, большая часть жидкости все же попала по назначению.
– Я дал ему вытяжку из листа се йиэ, семян ба ду и повоя заборного, – изрек доктор Мива. – Это избавит его от чрезмерной пылкости духа и влияний злых сил.
– Оставь свою тарабарщину для других, – процедил Кумасиро, взбешенный умничаньем Мивы. Ишь, возомнил себя великим целителем! – Он тебе не больной, да и ты не лекарь.
Землистая физиономия доктора побагровела от злости, но он смолчал, так как был слишком труслив, чтобы перечить вышестоящему.
– Врач из тебя никчемный. А если ты думаешь, что Анраку чтит тебя как грамотея, то здорово ошибаешься. – Кумасиро любил потешиться, задевая тщеславие Мивы. – Он давно бы тебя вышвырнул, не будь ты ему нужен.
То же самое, впрочем, относилось к любому члену секты, и Кумасиро не был исключением. Каждого из них Анраку использовал в своих целях, однако Кумасиро это устраивало, ведь если бы не первосвященник, он был бы уже мертв, погублен собственным безрассудством.
Будучи сыном высокопоставленного вассала из рода Мацудайра – ветви дома Токугава, Кумасиро вырос в имении повелителя Мацудайры из провинции Этиго. Мальчиком он подавал большие надежды в области боевых искусств, пока учителя не заговорили о его душевной неуравновешенности, которая препятствовала его совершенствованию на пути воина. Да и сам Кумасиро ощущал какой-то изъян внутри себя – вроде пустоты. Его не покидало чувство, будто настоящая жизнь сокрыта от него за магической дверцей. Это вызывало в нем злость и досаду. Он все чаще стал срываться на учебных поединках. Сверстники чурались его, так как он задирал их и бил; даже мать ужасалась, видя дурной нрав Кумасиро. Насилие отчасти заполняло гложущую его пустоту, но дверца так и оставалась запертой. Тем не менее его навыки боя впечатлили главу семейства, и тот взял его, тринадцатилетнего, в качестве телохранителя в столичное поместье Мацудайры.
В Эдо Кумасиро выдали пару новых мечей. Зная, что закон позволяет самураю безнаказанно пробовать остроту лезвия на крестьянах, он отправился в многолюдный Нихомбаси и долго рыскал в толпе, высматривая подходящую жертву, пока какой-то нищий случайно не налетел на него.
– Тысяча извинений, господин, – пробормотал бродяга, согнувшись в поклоне.
Кумасиро же вытащил свой длинный меч и полоснул нищего по руке. Тот вскрикнул от боли и неожиданности, а Кумасиро уставился на его рану, зачарованный волной новых ощущений. Выпущенная кровь чуть приоткрыла магическую дверцу: звуки сделались ярче, краски – живее, солнце запылало, как никогда. Его ноздри втянули запах человеческой плоти. Казалось, настоящая жизнь наконец-то открыла ему свой истинный вкус.
Перепуганный нищий пустился бежать, но Кумасиро метнулся следом, рубя мечом по спине и ногам несчастного. Каждый порез приоткрывал дверцу чуть шире. Кумасиро словно наполнялся пьянящей энергией жизни, тогда как зеваки бросались от него врассыпную.
Нищий упал на колени.
– Прошу, господин! – запричитал он. – Пощадите!
Кумасиро высоко занес меч над шеей несчастного и резким взмахом отсек ему голову. Горячая алая кровь обдала Кумасиро. Его жилы и мускулы, сами кости покалывало от струящейся в нем хмельной силы. Он почувствовал, как дух убитого заполнил зияющую внутри его пустоту, и дико возликовал, впервые победив свой душевный разлад. Убийство открыло ему новую жизнь – жизнь воина.
Именно благодаря тому случаю он и попал сюда, в подземный застенок со столом и привязанным к нему послушником. Кумасиро смотрел, как тот стонет и корчится, оплетенный веревками.
– Похоже, лекарство подействовало, – произнес доктор Мива.
Монах обильно потел и мочился, оставляя на столе желтые лужи. Потом его вывернуло. По комнате разнесся едкий смрад испражнений.
– Скоро он очистится полностью, – пояснил Мива. В его тоне слышалось возбуждение. Он часто задышал и затрясся, словно снедаемый похотью.
– Хорош же тот лекарь, который забавляется муками больного, – поддел Кумасиро. Однако как ни омерзительны были ему извращенные пристрастия Мивы, он и сам знал не понаслышке о бодрящем действии насилия и разврата.
Экстаз от первого убийства быстро развеялся, и, поняв, что волшебная дверца снова закрылась, Кумасиро дал зарок испытать его снова. Он и его шайка, состоящая из таких же вассалов Токугавы, рыскала по Эдо, нападая на крестьян и враждебно настроенных самураев. В двадцать лет, совершив еще три убийства, Кумасиро получил взыскание от судьи. Тем не менее его жажда не исчезла.
Однажды ночью банда Кумасиро решила наведаться в нелегальный бордель. Женщин Кумасиро презирал как существ низших и немощных, но делать было нечего, и он согласился. Одна из проституток провела его в свою комнату. Когда она стала льнуть к нему, Кумасиро ощутил приступ отвращения.
– Что это? – спросила она, сжимая его вялый член. – Дохлый уж? – Заметив неприязненное отношение к ней, она задумала уязвить его скабрезными шутками. – А что, твой меч такой же тупой?
В ответ на оскорбление Кумасиро ударил шлюху наотмашь по лицу. Та взвыла. Дверца внутри Кумасиро распахнулась: возбуждение и острота чувств снова потрясли его. Он принялся избивать женщину. Та сопротивлялась, но ему удалось подмять ее под себя и овладеть ею. С каждым толчком он сжимал горло жертвы все сильнее и сильнее, а в миг кульминации лишил ее жизни и взревел в исступлении, поглотив ее дух.
Воспоминание еще стояло у него перед глазами, когда он вернулся к своей нынешней жертве – Истинному Благочестию.
– Готов признать свое предательство или хочешь еще помучиться?
У бледного как смерть, стонущего от боли монаха как будто не осталось сил сопротивляться, но он все же выдохнул:
– Госпоже Рэйко я ничего не сказал.
– Злая сила засела в нем крепче, чем в его сестре, – сказал доктор Мива. Ясуэ хватило и легкой пытки, чтобы сознаться, что план их побега разработал брат. – Придется прибегнуть к более действенным средствам.
Мива позвал помощниц – двух молодых монахинь, которые развязали монаха и уложили в ванну, стоящую на углях. Пока монахини зажигали в жаровне огонь, Мива не сводил с них алчущего взгляда. Кумасиро втайне пожелал, чтобы всех женщин изгнали из храма. Горький опыт научил его видеть в них корень всех бед.
За пять лет, прошедших с убийства в борделе, он задушил еще трех проституток, после чего судья вынес ему обвинение как убийце-рецидивисту. Сидя в тюрьме в ожидании суда, Кумасиро уверовал, что смерть женщин возмутила бакуфу больше остальных. 'Если бы не женщины, смертного приговора можно было избежать', – подумалось ему тогда. Впоследствии порядки Черного Лотоса окончательно утвердили его в мысли о вреде женщин и блуда. Кумасиро ненавидел настоятельницу Дзюнкецу-ин, которая перебывала в постели у всей сектантской верхушки, чем вызвала множество распрей и осложнила его труд по поддержанию дисциплины. Остальные бесстыдства настоятельницы раздражали Кумасиро не меньше – ему надоело вечно их покрывать. К тому же ее заигрывание с покровителями тоже мешало делу. Кумасиро подумал о полицейском Ояме, и в нем закипела ненависть.
Единственная польза, которую принес им Ояма, заключалась в уничтожении доносов на секту и его приказах, согласно которым младшие полицейские чины держались подальше от Черного Лотоса. Однако эта польза сводилась к нулю дурными наклонностями Оямы, которые принесли множество бед храму, и не только. Совсем недавно, на днях, Кумасиро подкараулил его возле домика, избранного Оямой местом своих порочных свиданий.
Он велел полицейскому оставить монахинь в покое, но тот отказался. В разгар ссоры, когда вместо
