храмовой общины. Она также упомянула о встрече с Истинным Благочестием и передала его рассказ о пытках, рабском труде и убийствах, практикуемых сектантами.
Зал взволнованно загудел. Судья Уэда, не дрогнув, все выслушал, в то время как Сано не сводил глаз с Хару. Она вдруг изменилась в лице, а Рэйко, взглянув на нее, растерялась. Могло показаться, что Хару вот-вот начнет оправдывать Черный Лотос, словно не чувствуя собственной выгоды.
Собравшись с мыслями, Рэйко описала убийство министра Фугатами и его жены, избиение Хару в тюрьме и засаду, в которую они угодили по дороге домой.
– Господин судья, это лишь несколько примеров, каким образом Черный Лотос расправляется с врагами, – подытожила она на одном дыхании. – Министр собирался запретить секту и поплатился жизнью, я и сёсакан-сама распутывали ее темные дела и чуть не погибли, Хару отказалась признать свою вину – над ней жестоко надругались. – Голос Рэйко звенел убеждением, которого она не разделяла. – Не Хару, а сектанты совершили поджог и убийства, которые позже приписали ей.
Повисла недолгая пауза. Затем судья Уэда объявил:
– Ваши замечания учтены. Теперь позволим сёсакан-саме их опровергнуть.
У Рэйко защемило сердце при мысли, что Сано может погубить все ее труды.
– Госпожа Рэйко изобразила тебя невинной жертвой, очерненной и преданной главами Черного Лотоса, – тихо сказал он Хару. – Но я нашел еще кое-кого, кто знаком с тобой не понаслышке.
Хару смотрела испуганно и недоумевающе.
Сано обратился к судье:
– Со мной двое свидетелей, которых я не мог вызвать раньше ввиду щекотливости ситуации. Теперь же прошу позволить мне допросить их.
Рэйко встревожилась. Кто эти свидетели? Что за игру ведет Сано?
– Позволяю, – ответил Уэда.
Сано кивнул Хирате. Тот вышел за дверь и вскоре вернулся с четой средних лет, одетой в неброские кимоно простолюдинов. Они жались друг к другу, печальные и сосредоточенные.
– Представляю суду родителей Хару, – объявил Сано.
– Мама! Папа! – радостно вскричала та. Ее страха и робости как не бывало. Хару привстала на коленях, подалась навстречу. – Как я соскучилась! Уж вы-то спасете меня!
Рэйко, однако же, догадалась, зачем Сано привел их. В бессильной тревоге смотрела она, как Хирата провел пару к помосту. Не глядя на Хару, они опустились перед судьей на колени и поклонились. Мать тихо заплакала, отец опустил голову.
– Что с тобой, мама? – смешалась Хару. – Разве вы не рады меня видеть?
– Спасибо, что согласились помочь, – сказал Сано.
По его тону было ясно, что он сопереживает несчастным родителям, вынужденным свидетельствовать против собственной дочери. Отвечая на его тактичные вопросы, мать и отец рассказали о замужестве Хару и ее недомолвках по поводу первого пожара.
– Зачем вы так говорите? – встряла Хару, чья бурная радость сменилась обидой. – Я же сказала, что ничего не поджигала. Почему вы настраиваете всех против меня?
Отец окинул ее печальным взглядом.
– Мы были не правы, скрывая от всех твое прошлое. Пришла пора все открыть.
– А тебе пора взглянуть правде в глаза, – сказала мать, поднимая к ней заплаканное лицо. – Покайся, смой с души скверну.
– Я не делала ничего плохого. – Хару снова залилась слезами. – Вы меня никогда не любили. Как я ни старалась, вам вечно было не угодить. По вашей вине я попала в беду!
Сначала Сано молча наблюдал. Рэйко тяготилась избранной им тактикой, выставляющей Хару в дурном свете. Наверное, он решил, что упреки родителей заденут ее за живое, но потом не вытерпел:
– Твоих родителей не обвиняют в поджигательстве и убийствах. Так что вина целиком твоя.
– Они заставили меня выйти за того ужасного старика! Я сто раз говорила, как он со мной обращается, умоляла забрать к себе в дом, а они и слушать не хотели. – Хару всхлипывала все громче и корчилась, пытаясь ослабить веревки. – Вам было плевать на мои мучения! – закричала она родителям. Те сжались, как от пощечины. – Старый хрыч давал деньги, и больше вас ничего не волновало. Мне пришлось защищаться самой!
– Поэтому ты убила своего мужа? – спросил Сано.
– Нет! Нет! Нет! – зашлась в крике Хару, раскачиваясь взад-вперед. – В ту ночь он разозлился на меня за то, что я подала ему недостаточно горячий, по его мнению, чай. Когда он замахнулся, чтобы ударить, то случайно опрокинул лампу. Его халат загорелся, а я убежала. Он сгорел вместе с домом, и поделом ему!
Ее признание ударило Рэйко звоном чугунного колокола, оглушив и ошарашив. Она едва слышала, как вскрикнул зал. Все вокруг словно заволокло дымкой. Она больше не верила ни единому слову своей подопечной, и от этого ей стало тошно.
– Опять ложь. – Сано презрительно оглядел узницу. – Скорее всего ты сама швырнула в него лампой. Смерть Оямы – тоже твоих рук дело?
Хару, видно, устала отпираться и сорвалась в истёрику.
– Да, – простонала она. – Да, да!
Рэйко поникла, признав, что Хару обманывала ее с первой встречи. А ведь она чуть не поступилась своим браком и призванием – и все ради лживой девчонки преступницы! Хару не будет пощады, как не будет оправдания ей, Рэйко, за то, что ее покрывала. Она не только выставила себя на посмешище, но и не сумела обратить суд против Черного Лотоса. Раздавленная, смотрела она на Сано, готовясь признать его победу и свое поражение, но он не сводил глаз с Хару.
– Что произошло той ночью в храме Черного Лотоса?
– Начальник Ояма велел мне прийти в хижину. Я не хотела, но Черный Лотос нуждался в его покровительстве. – Хару словно прорвало. – Поэтому я улизнула из приюта и пошла к хижине. Ояма был уже там, лежал на постели, голый. Он приказал мне... – она стыдливо понизила голос, – приказал взять в рот. Сказал, что, если я откажусь, он перестанет давать деньги Черному Лотосу и тогда Анраку рассердится и выгонит меня из храма. Я испугалась и сделала, как он велел. – Хару сглотнула, борясь с тошнотой, порожденной воспоминанием. – Вдруг он сжал мою шею ногами и начал душить. Я просила его отпустить меня, а он только выругался и прикрикнул, чтобы я не останавливалась. Мне удалось вырваться, но он стал меня бить, прижал к полу за шею и навалился сверху. У меня потемнело в глазах. Я испугалась, что вот-вот задохнусь.
В сумбуре чувств Рэйко, однако, отметила, что хотя бы здесь не ошиблась: Хару действительно били и душили в ту ночь. Но какой в этом толк, если главное от нее скрывалось?
Хару начала громко, навзрыд, плакать.
– Я должна была его остановить. В стенной нише стояла статуэтка богини Каннон. Я схватила ее и ударила Ояму по лицу. Он слез с меня. Я успела лягнуть его в пах и, когда он с воем скорчился, ударила статуэткой по затылку. Его крик оборвался. Я посмотрела – он лежал с открытыми глазами и не двигался. Повсюду была кровь – на голове, на полу, на статуэтке... Тут я и поняла, что убила его.
Была ли это самозащита или Хару снова все выдумала? Рэйко не знала, что и думать, уже не полагаясь на свое чутье. Раз доверившись ему, она совершила худший из своих проступков – подвела Сано, обошла правосудие и опорочила свое призвание. Она ненавидела себя за это.
– Я так испугалась, что не могла шевельнуться, – продолжала Хару. – Долго сидела там, плакала и гадала, что делать дальше. Я уже собралась просить помощи у первосвященника Анраку, но побоялась его гнева за убийство влиятельного гостя. Поэтому решила представить все как несчастный случай – оставила Ояму лежать на полу, а статуэтку подняла, обтерла и отнесла в главный зал, где спрятала в нише вместе с другими такими же. Потом я подумала: а вдруг Ояма еще жив? Чтобы удостовериться, пошла обратно к хижине. В этот миг кто-то подкрался ко мне сзади и ударил по голове. Очнулась я под звон колокола в саду, когда уже рассвело.
Подняв мокрое от слез лицо, Хару умоляюще взглянула на Сано.
– Да, я убила господина Ояму. Но остальных я не трогала, даже не знала, что там был кто-то еще. Это правда, клянусь!
