Наша жизнь на пароходе постепенно все более налаживалась и входила в «норму». Беспокоило только одно, что смерть подстерегает каждую минуту и достаточно небольшой торпеды, чтобы от нас ничего не осталось.
Выйдя однажды утром на палубу, мы увидели на берегу большой город, совершенно непохожий на Алжир: дома в этом городе были в итальянском стиле — с колоннами, лоджиями и с плоскими крышами. Это был Триполи, столица бывшей итальянской колонии Ливии.
Порт, разрушенный бомбами, казался наполненным затонувшими пароходами. Из воды торчали трубы и мачты, командные мостики, остовы судов, развороченные взрывами или снарядами, обугленные, заржавевшие. Среди них, не пришвартовываясь к набережной, на якорях стояли пароходы, миноносцы, минные катера и корветы. Были тут голландские, греческие, английские и даже французские пароходы. Над городом и портом, медленно вращаясь на солнце, ослепительно блестели серебряные аэростаты воздушного заграждения.
Пароход вошел в порт, осторожно лавируя между затонувшими судами.
Капитан сказал, что мы уйдем отсюда следующим утром вместе с большим караваном судов. На берег нас не пустили, и мы организовали концерт самодеятельности, к восторгу команды, французских и английских матросов, прямо на палубе. Офицеры и капитан судна глядели на пляски с капитанского мостика, матросы же окружили нас плотным кольцом.
Вечер был прохладный, неафриканский. В вечерних сумерках мягко таяли очертания домов и судов, темных, без единого огонька.
Странной была эта ночь на пароходе, в полуразрушенном порту Триполи, у берега древней африканской земли.
В Триполи на наш пароход посадили пленных германских и итальянских офицеров. Их привели под конвоем двух английских солдат. Пленные были прекрасно одеты, каждый с большим чемоданом в руках, а некоторые даже с двумя. Гитлеровцы вели себя нагло, бесцеремонно разглядывая нас.
Проснувшись рано утром на следующий день, мы услышали, что пароходный винт уже работал, сотрясая судно. Пароход разворачивался, чтобы выйти в море. Кругом наготове стояли пароходы, входившие в наш караван. На них красовались гирлянды разноцветных флажков, так же как и на военных английских судах, стоявших в порту. Все здания в городе были расцвечены флагами. Оказалось, что флаги были вывешены по случаю приезда в Триполи английского короля и британского премьера Черчилля.
В море наш караван поджидали миноносцы, которые должны были нас сопровождать. Один за другим стали выходить из поста пароходы, выстраиваясь на рейде в шахматном порядке. Я насчитал 38 огромных пароходов. Караван направился к берегам Египта, непрерывно перестраиваясь на ходу по сигналу с флагманского корабля. Каждое утро в час подъема с флагмана раздавалась сирена. И каждое утро на всех судах объявлялась боевая тревога.
В Египте
24 июня нам сообщили, что мы направляемся в Порт-Саид.
С утра наш караван стал производить сложные маневры по сигналам с флагманского корабля. Одни пароходы оставались на месте, другие обгоняли их, третьи отходили куда-то в сторону. Наконец караван разделился на две части, большая часть пошла дальше на восток, а меньшая, в том числе и мы, построилась в кильватерную колонну и направилась к берегу.
Вдали показался египетский берег, низменный, желтый, на котором тонко вырисовывались кисточки пальм. Есть всегда манящая прелесть в африканском пейзаже, от которого веет древними поверьями. Показался порт, на горизонте вырос лес мачт и труб. Это была Александрия. Громадный старый внутренний порт даже не вмещал всех пароходов, и за ним был построен новый. Направляясь во внутренний порт, мы с трудом пробирались между судами. Видно было, что англичане собрали здесь огромную транспортную эскадру для переброски войск.
Наш пароход бросил якорь против крупного старого английского броненосца с громадными орудиями, вздернутыми к небу.
Нам запретили съезжать на берег. Оказалось, что мы зашли в порт лишь для того, чтобы запастись водой, так как на нашем судне пресная вода была на исходе.
Пароход простоял в порту почти целый день. Кругом кипела жизнь: на одних судах шла погрузка, на других — разгрузка, третьи приводились в порядок. В 4 часа дня пароход снова вышел в море.
Еще одну ночь провели мы в море, а на другой дань рано утром дотащились до Порт-Саида. Весь караван судов, с которым мы расстались в Александрии, стоял здесь на якоре в открытом море. У входа в Суэцкий канал один за другим тянулись пароходы. Между ними скользило множество лодок с косыми парусами, совсем не походивших на рыбачьи. Из воды торчали трубы и мачты трех потопленных в фарватере пароходов.
Мы медленно продвигались ко входу в канал. Вот проплыли мимо длинного мола. На молу толпились арабы и какие-то военные, делавшие знаки капитану. Потом показался левый берег канала, а на нем спрятанные за земляными валами защитного цвета палатки солдат, зенитные орудия, завешанные сетками песчаного цвета огромные пушки береговой обороны, вытянувшие хоботы по направлению к входу в канал. Всюду шныряли военные и полицейские катера, большинство под египетским флагом, но на них, кроме арабских чиновников и полицейских в красных фесках, находились также английские сержанты. Так было пять лет назад, так было и теперь. На набережных, на судах, в лагере — английские солдаты и офицеры. Правда, английские только по форме, а в действительности это индийцы и представители других народов. Но тем не менее всюду царила Англия.
А в небе, над лагерями, над городом, над портом, раскачивались на ветру серебряные шары воздушного заграждения.
Наш пароход медленно двигался по каналу. Наконец, миновав город, он бросил якорь.
В Порт-Саиде нет настоящей гавани, и обычно пароходы стоят здесь недолго. Нам сказали, что здесь нас должны высадить, а пароход пойдет дальше. Вскоре к борту парохода подошла большая самоходная шаланда с металлической палубой. Нам предложили собрать вещи и пересесть в нее.
Нам сообщили, что в Египте мы не задержимся: нас переправят в транзитный лагерь, а оттуда — в Палестину, объяснив это тем, что египетское правительство не желает видеть нас на своей территории и не выдает нам въездных виз.
Это, конечно, была ложь. Мы знали, что фактически в Египте распоряжаются англичане, и они, а не египтяне, препятствуют нашему присутствию здесь.
Под палящим солнцем, без всякой возможности от него укрыться, мы просидели на шаланде около двух часов. Железная палуба была так горяча, что сквозь обувь жгла ноги. К перилам и стенкам машинного отделения нельзя было прикоснуться руками: до такой степени они были горячи. Только в полдень нас перевезли на другую сторону канала, где находился транзитный лагерь — большие палатки, где были расположены столовая и кухня, и несколько палаток для жилья. Кругом — ни единого деревца, все выжжено солнцем. Нас покормили плохим обедом, опять перевезли через канал и доставили на железнодорожную станцию. Там стоял пассажирский поезд с классными вагонами, в которых бешено крутились вентиляторы. Поезд шел в Каир. Раздался свисток, и мы поехали. Дорога шла вдоль канала. По обе его стороны непрерывной полосой протянулись мощные земляиые укрепления, рядами стояли сотни палаток, и было так много пушек, что издали казалось, что это забор из больших кольев. На земле лежали огромные заградительные баллоны. Несмотря на то что вентиляция не выключалась ни на минуту, в вагонах было очень душно, хотелось пить.
До Каира мы не доехали: нас высадили на станции Эль-Кантара, где мы пересели на палестинский поезд. Поезд мчался по песчаной аравийской пустыне, было холодно, как всегда бывает холодно в пустыне ночью. Из окна вагона виднелись бесконечные песчаные дюны без признаков жилья. Низко нависло темное южное небо с огромными яркими звездами.
Мне довелось побывать в Египте трижды: в 1916, 1938 гг. и теперь, с эшелоном. Впечатления от него
