воздух. Какая-то стена напряжения и тревоги двигалась перед ними и охватывала всех ожидающих… вот эта лавина стала распадаться на отдельные глыбы, состоящие из темно одетых людей с напряженными лицами, детей, крепко прихваченных родительскими руками, шаркающих стариков, некоторых везли на инвалидных креслах. Все шли молча, сосредоточенно, тихо преговариваясь, сгибаясь под тяжестью сумок…'как на картине 'Владимирский тракт, ' — вспомнила Наденька свои уроки в Третьяковке…
Она пристально всматривалась в длинную черную реку людей. Неуправляемая тревога охватила ее, какое-то смутное воспоминание…
— Что это? — недоуменно прошептала она — А…эти! — Оторвалась от своих мыслей Маша, — Это ПМЖ…— легко обронила она — Что? — Надежда Петровна повернулась к ней — ПМЖ, ПМЖ…— и видя недоуменный взгляд приятельницы, разъяснила: На постоянное место жительства уезжают… эммигранты… бегут… сволочь всякая… евреи в основном…— Маша смотрела на них, и ее смутное воспоминание обретало свой адрес и форму… это была война… и они пытались попасть на уходивший эшелон, потому что сзади уже слышался грохот кононады… и она совсем маленькая девчонка… может быть, это даже не воспоминание, а позднее наслоение на рассказы матери всего виденного в кино и прочитанного в книгах, но это точно, точно оттуда… потный запах от напяленных на себя вещей, выпирающие от напряжения скулы, глаза, переставшие смотреть по сторонам и уставившиеся в одну точку, и еле сдерживаемая нервная лихорадка, сосущий червь под ложечкой и какие-то дурацкие слова 'только бы пронесло, только бы пронесло'…— память, память — верная клюка времени… Надежда Петровна напряглась и даже приподнялась на своем кресле, — это была река страшного бегства… она никогда больше не видела такого со времен войны… но они бежали от фашистов, от врага… а эти? Куда и от кого они удирают… с точно такой же тревогой и с молитвой на лицах? — И вдруг страшная мысль оглушила ее: 'От нас! От нас ото всех… евреи? Неужели столько евреев? Ну да, все время же твердили: евреи захватили все вокруг, еврейский плен, еврейская мафия… они убегают с Родины, от Родины — на такое может толкнуть только страх и отчаяние… почему? В голове ее стали мелькать эпизоды, слова, собственные воспоминания и ощущения… муж, которого надо было устраивать на работу, выправляя анкету, жалобы, разговоры, инструктаж без свидетелей и бумаги, дотошные кадровики, суды над 'тунеядцами', дворники-профессора, самиздат, циркулярные письма с 'рекомендациями', и спектакль, их спектакль, построенный на страшных стихах человека, которого так и не смогли обнаружить, который боялся открыть свое имя!
— Она села и закрыла глаза. — Боже мой! Это они бегут от нас! От меня!.. — Маша трясла ее за плечо:
— Что с тобой, Надежда? Пошли! Наш рейс объявили…— Надежда Петровна встала и смотрела вслед последним уходящим за своими телегами беглецам… казалось огромная воронка утягивает их в свою бездонную неизвестность… пошли, пошли… да Надежда, что с тобой — посмотри на часы! Время! Время!
— Да, — повторила Надежда Петровна, — Время! Она вдруг представила себя на месте этих людей, несчастных… Несчастных??? — Она вздрогнула. — А если счастливых? Если они счастливы именно сейчас, в эти минуты, и лица их потому так напряжены, что они боятся в последний миг лишиться этого счастья, упустить его?! От счастья обретения свободы, а не тоски расставания с Родиной?!!! Что тогда? Как тогда жить, если они счастливы, можно ли нам тут оставаться счастливыми? В наше время!' Время, время, время… — стучало у нее в висках…
И она не нашла ответа…
Приложение
СТИХИ С. СУКИНА
Когда рвалось и грохотало, Мы знали, где передний край, Из тех ребят осталось мало, Ты их спроси и тоже знай.
Чтобы не спутать ненароком И боль стыдом не растравить, А память ни огнем, ни сроком Никто не в силах истребить.
Господь, взглянув на землю Дивился чудесам:
— И право: черт не дремлет покуда сплю я сам! О, люди, Бог ли с вами?
Кто научил вас жить? Мне поклоняться в храме, а дьяволу служить!?.
Грудь в орденах сверкает и искрится, Невидимый невиданный парад Всегда ведет, гордясь собой, убийца Под погребальный перезвон наград.
За каждой бляшкою тела и души И прерванный его стараньем род, А он, как бы безвинный и послушный, Счастливым победителем идет.
Нам всем спасенья нету от расплаты За дерзкую гордыню на виду, За то, что так обмануты солдаты, И легионы мертвые идут.
И злом перенасыщена веками Земля его не в силах сохранить, И недра восстают, снега и камни, Чтоб под собою нас похоронить.
И звездные соседние уклады С оглядкою уверенно начать, Где не посмеют звонкие награды Убийцу беззастенчиво венчать.
Мы все косили наравне — Кровавое жнивье, И, сидя всей страной в говне, Болели за нее.
Идеи перли из ушей, И бешенной слюной Так долго нас кропил Кощей 'Великий и родной'!
Сколько стоит прямота?
Сколько стоит суета? Целую жизнь.
Сколько стоят лесть и ложь Сколько стоит страха дрожь? Целую жизнь.
Сколько стоит правды звук.
Сколько стоит старый друг? Они не продаются…
Церковь без креста, Земля без Христа, Не проходит даром Счет открытый карам.
Ложью день налитый, Без веры молитвы, Буйство и растрата, И за все расплата.
Господи, вразуми, Как жить, Другому не делая больно И чтобы тело было довольно, И чтоб не брать у жизни взаймы.
Чтобы себя не казнить гордыней, Невольно дружбы не преступать, И чтобы детям вовек отныне Обид отцовских не раскопать.
Господи, вразуми, Как не предать Себя ради общего блага, И все поскольку терпит бумага, Как разучиться правду писать.
Чтоб ни сегоднящним, ни вчерашним Не стать свидетелем на костре, И чтобы женщине не было страшно Со мной живущей в одной норе.
Чтобы врага не жалеть жестоко И милосердье не забывать, Чтоб не всегда око шло за око, Как не за пядь возвращалась пядь.
Господи, вразуми! Господи, вразуми!
На сером рассвете Пора грибника.
На сером рассвете Приходит строка.
На сером рассвете Ложится роса.
