снова вглядывается в лицо девочки. Затем берет снимок Алены, кладет две фотографии рядом, смотрит почти с ужасом. Неужели Виктор Борисович не догадался! Елена Павловна Никитина! Елена – это ведь Алена. Рыжая красавица Алена. Его бьет озноб, словно от холода. Алена, Алена, девушка, на которой хочет жениться Володька! Алена - это дочь убитого ими человека!
2
Он мчится через весь город. Володькин телефон не отвечает. Он сейчас должен быть в своем новом доме с этой девушкой, с убийцей. Нет, нет, это ведь Володька настоящий убийца, он убил этого лесника, а она… Мысли у него путались. Как она могла узнать, что это они?.. Кто ей рассказал? Неужели, она была там? Маленькая девочка, переставшая разговаривать от пережитого ужаса! Боже! Он застонал. Она все видела! Она видела, как убили и закопали в землю ее отца! Что же они наделали тогда? Как они могли? Он прибавил скорость. Он должен, должен успеть!
Когда он уже выехал за город, начался сильный дождь, хлеставший по стеклам, по крыше мчащейся машины. Как-то сразу вдруг потемнело.
На огромной скорости, рискуя разбиться, он съехал на узкую гравийную дорогу, ведущую к реке. Подъезжать к воротам не стал, хотел пройти к дому незамеченным.
Он оставил машину у реки. Шел через сад, в глубине которого темнел дом. Лил дождь, мокрые ветви хлестали по лицу.
Терраса была вся залита дождевой водой. Широкая двухстворчатая дверь распахнута настежь. Он вошел осторожно, огляделся, подошел к камину, взял тяжелые витые каминные щипцы. Внезапно хлопнуло окно на втором этаже, посыпался звон разбитого стекла.
Вдруг ему показалось, что он слышит голос, доносящийся сверху. На подгибающихся ногах, сжимая тяжелые железные щипцы, он стал подниматься по высоким ступеням крутой лестницы, стараясь не шуметь, прислушиваясь к каждому звуку, оглядываясь.
На втором этаже в просторном холле с огромными, выходящими в сад, окнами было темно и прохладно. Барабанил в стекла, не унимался дождь. Вдруг он явственно услышал приглушенный стон. Он нащупал на стене выключатель. Вспыхнул свет, ослепив его на мгновенье.
Он увидел его сразу, Володька лежал у журнального столика. В руке телефонная трубка, телефонный аппарат скинут со стола. Максим подошел, не отрывая глаз от бледного, страшно осунувшегося лица, опустился на колени. Володька был еще жив, губы его шевелились. Максим приподнял его голову.
- Володя, Володя! Что с тобой? Ты ранен?
- Да… - еле слышно прохрипел Володька, - она выстрелила в меня… в спину… - он попытался привстать, но тут же откинулся, застонал.
- Тихо, тихо, - Максим осторожно опустил его голову, - подожди, я сейчас скорую вызову. Он тревожно оглянулся: где она?.. где она прячется в этом большом темном доме?
- Нет, нет, подожди, я скажу сначала, могу не успеть, - Володька схватил Макса за отворот рубашки, притянул к себе. - Это она… она в меня стреляла, Алена … Не знаю, не знаю, что с ней случилось… Она вдруг стала кричать, что я убил ее отца… - он закашлялся, на губах его выступила розовая пена, но он удержал Максима, пытавшегося встать, продолжал, - она направила на меня пистолет, не знаю, где она его взяла…
Слова давались Володьке с трудом. Макс заметил, что из-за спины его натекла небольшая темно- красная лужица.
- Я пытался отобрать у нее пистолет, мы боролись, и я выстрелил в нее, случайно… опять случайно… попал ей в грудь… в сердце… - он прикрыл глаза, но заговорил снова, - я побежал звонить в скорую, и тут она выстрелила мне в спину, ведь пистолет я возле нее оставил. Макс, – прохрипел он, - иди… иди, посмотри… в кабинете… может она еще жива…
Володька умолк, голова его безжизненно откинулась набок… по подбородку стекла и застыла багровая струйка… как тогда у Коли… Она убрала их всех… всех участников той охоты… Колю, Виктора Борисовича, Володьку… Остался он один… Ему нужно найти ее, найти… - он поднялся, ноги не слушались, казалось, не хватает воздуха. За окнами бушевал, гудел под порывами ветра и дождя темный сад. Он выключил свет, понимая, что из сада видно все происходящее как на ладони.
Нужно найти ее… Где в этом огромном доме находится кабинет, он не знал. Он был здесь всего один раз, на каком-то приеме. Он обошел все комнаты на втором этаже, осторожно открывая двери.
Спустился вниз, прохладным темным коридором прошел в левое крыло. В одной из комнат, самой крайней, двери были распахнуты настежь. Горел ночник, и в матовом голубоватом его свете он увидел распростертое на полу тело. Рядом блестел, отливая черным, маленький пистолет. Он медленно подошел.
Она и после смерти была очень красива. Багровое пятно расползлось по белеющей в сером сумраке ткани, мягко облегающей плавную округлость груди. Голубоватое в свете ночной лампы лицо уже застыло в холодной мраморной бледности, но губы с чуть приподнятыми, словно в последней улыбке, уголками и руки, мягко опущенные вдоль тела, казались еще живыми и были нежны и прекрасны в своей молодой гибкой грациозности.
Он почувствовал, как сильно устал, казалось, на плечи навалилась неподъемная тяжесть, в глазах потемнело, виски сдавила тупая боль. Он так устал от всего этого…
Он присел на стул, придвинутый к окну. Теперь тело Алены находилось за его спиной, и ему казалось, что она смотрит ему в спину. Он обернулся: глаза открыты, их неподвижность и в самом деле создавала иллюзию долгого пристального взгляда, голова чуть склонена набок, словно она кокетничала с ним, играла… Да, да, подумал он, не отрывая взгляда от ее неподвижного лица, это все игра, какая-то нелепая глупая игра, игра случайностей… Ведь даже, если все пытаешься планировать, все равно не избежать этих случайных вещей, этих несчастных нелепейших случаев. Тогда в тот проклятый день, ружье выстрелило случайно, и это словно стало началом какой-то игры…. Они похоронили этого человека, нет, не похоронили, а закопали в лесу как животное. А ведь у него были дочери, две девочки, которые все видели… видели, как убили и закапывали их отца люди… совершенно посторонние им люди… чужие, не понимающего того ужаса, который они сотворили.
Он вскочил, не в силах унять волнение, заходил по комнате.
Она выросла эта девочка… Елена Никитина… Алена… и решила по-своему… решила, что они не имеют права жить… Она все продумала… Сначала Виктор Борисович, потом бедный Коля, потом Володька… Она ведь и Максима могла убить тогда, на утесе, но почему-то не убила, оставила напоследок. Неужели потому что считала, что он виноват больше всех? Но он не хотел тогда, это вышло случайно, случайно. Нужно было тогда сообщить, похоронить его по-человечески. Чтобы эти девочки не страдали так… Ведь одна из них, Оля… – он произнес это имя вслух, словно прислушиваясь к его чужому звучанию, - утонула в реке в тот же день… почему, как это случилось? Что с ними случилось обеими в тот день, когда они увидели?.. Как это страшно… Две девочки… И он… он… в этом виноват… - Он повалился на диван, закрыв лицо руками, застонал глухо. Затем встал, смотрел перед собой мутным застывшим взглядом.
Как это страшно - жить, все время скрывая, все время чувствуя, что совершил такую подлость, такой гадкий, бесчеловечный поступок, преступление, все время боясь, что все раскроется, все узнают. Начнут писать, говорить, не дадут забыть ни на минуту. А теперь, теперь все так и будет! Все узнают! Все!
Да, узнают. Ведь нужно звонить куда-то – в скорую, в милицию. Но тогда будут спрашивать, и все, все станет известно. Нужно уходить, уходить. Пока никто его не видел.
Вдруг он услышал шум подъезжающей машины. Свет фар проник в окно, съехал причудливыми тенями по голубоватой стене. Кто-то приехал! Нужно уходить, нужно бежать! Немедленно! Он кинулся вон, но тут же вернулся, поднял пистолет, и, сунув его в карман пиджака, побежал по длинному коридору, в конце которого была дверь, ведущая в сад.
Он выбежал через маленькую калитку в саду и берегом чуть журчащей в ночной тишине речушки, минуя березовую рощицу, ронявшую холодные дождевые капли - дождь к тому времени кончился, из-за туч вышла тусклая мутноватая луна - вернулся к машине.
Через полчаса он был в своем доме, тихом, теплом. Он спрятал в ящик письменного стола пистолет, и смятую фотографию бородатого мужчины и рыжей девочки. Затем скинул с себя мокрую одежду и вымылся
