человеческие существа, но исходя из его предназначения должен быть в подчинении
свободного человека, Аристотель относил его к категории «живого инструмента».
Совершенно открыто Аристотель помещал бок о бок в единой фразе: раб это тот, кто
«хотя и остается человеческим существом, является также предметом собственности».
Если разницы в умственных способностях между человеческими существами
достаточно, чтобы одни были хозяевами, а другие их собственностью, Аристотель
должен был прийти к мысли о правильности человеческого верховенства над
животными. Это настолько очевидно, что не требует многих аргументов. Природа,
считал Аристотель, неотъемлема от иерархии, в которой имеющие меньше
возможностей для выживания, существуют для целей тех, у кого таких возможностей
больше. «...Растения существуют для целей животных, а последние — для целей
человека. Дикие звери или домашние животные для пользования и для пищи, а еще
дикие звери для пищи и других аксесуаров жизни, таких как одежда и разные
инструменты. Так как природа ничего не делает бесцельно или впустую, несомненно
истинно то, что она создала всех животных для целей человека».
Мышление христианства
Христианство со временем сумело объединить христанские и греческие идеи о
животных. Но возникло и набралось сил христианство под властью Римской империи,
и мы сможем лучше увидеть начальные вехи его становления, если сравним
христианские позиции с теми, которым они пришли на смену. Римская империя была
создана в захватнических войнах и нуждалась в выделении большей части своей
энергии и доходов на военные силы, защищавшие и расширявшие ее обширные
территории. Такие условия не воспитывали и не стимулировали сентиментальных
симпатий к слабому. Тон в римском обществе задавали воинские доблести. Внутри
самого Рима, далеко удаленного от схваток на полях сражения, характер римских
граждан подвергался сильному ужесточению в ходе так называемых «игр».
Хотя каждый школьник знает, как христиан отдавали на растерзание львам в Колизее,
значение игр, как показателя возможного предела сочувствия и сострадания —
несомненно. Здесь поведение городского населения империи выражалось наиболее
искренне. Мужчины и женщины наблюдали избиение и человеческих существ, и
других животных, как обыкновенное вечернее развлечение, и это продолжалось
столетиями, не вызывая почти ни у кого протеста.
Историк XIX столетия Г. Лики провел следующий подсчет хода развития римских игр
от их начала, зародившихся из, казалось бы, ограниченной схватки двух гладиаторов:
«Простая схватка, единоборство постепенно приедалась, становясь неинтересным
зрелищем; это стимулировало разработку новых видов жестокого зверства, что будило
интерес зрителей. Одно время на сцену выпускали сцепленных вместе медведя и
буйвола. Крутясь в свирепой схватке, животные пересекали арену. В другом случае
преступники, одетые в зверинные шкуры, сражались с быками, доведенными до
безумия раскаленным железом; в быков стреляли стрелами и метали дротики,
снабженными паклей с горящей смолой. В правление Калигулы в один день
представлений было убито четыре сотни медведей, а при Нероне в одной из игр 400
тигров люто сражались с быками и слонами. В один из дней посвящения богам, в
театре Колизей в правление Тита было умерщвлено пять тысяч животных. В правление
Траяна игры продолжались 123 дня подряд. Львы, тигры, слоны, носороги,
гиппопотамы, жирафы, буйволы, олени, даже крокодилы и змеи использовались в
играх, придавая спектаклям новизну. Не было недостатка и в человеческих страданиях.
Десять тысяч бойцов сражались в играх, устроенных Траяном. Нерон ночью
иллюминировал свои сады христианами, горящими в просмоленных рубашках. При
императоре Домициане заставляли сражаться вооруженных немощных карликов.
