Жажда крови была настолько сильной, что популярность правителя не так зависела от
своевременной доставки зерна, как от регулярного устройства игр».
В то же время римляне имели определенные нравственные чувства. Они показывали
высокие достижения в юстиции, общественных обязанностях и даже в доброте друг к
другу. И как показали игры своей отвратительной ясностью, у них было пунктуальное
лимитирование таких нравственных чувств. Если бытие римлян вмещалось в границы
этого лимита, их действия сопоставлялись с событиями, происходившими на играх,
выливаясь в нестерпимое насилие. Когда бытие находилось вне сферы нравственного
значения, то факты насилий и страданий были для них просто забавными. И вот из
пределов этой нравственно сдерживающей сферы выходили категории преступников
(т.е. человеческих существ), военнопленных и всех животных.
Необходимо учитывать, что в протесте против этого заднего плана римской жизни
возникали импульсы появления христианства. Христианство принесло в римский мир
идею о единственности, уникальности человека, унаследовав ее от иудейских
традиций, дополнив их настойчивыми требованиями еще большего придания значения
идее о бессмертии человеческой души. Человеку и только ему одному среди всех
существ, живущих на земле, предопределено жить после его телесной смерти. В таком
изложении отчетливо видна христианская идея о безгрешности всей человеческой
жизни.
Однако имелись религии, особенно на востоке, которые учили, что вся жизнь
священна, и было много других, считавших серьезным проступком убивать членов
собственных социальных религиозных или этнических групп. Но христианство пошло
намного дальше — оно выдвинуло идею, что каждая человеческая жизнь и только
человеческая жизнь является священной. Даже новорожденные младенцы и утробные
плоды в матке имеют бессмертные души, а поэтому и жизни их также священны, как и
жизни взрослых.
В таком обращении к человеческим существам новая доктрина была во многих случаях
очень прогрессивной и усложняла ужасное распространение ограниченной моральной
сферы римлян. Что же касается других видов, то эта же самая доктрина служила для
подкрепления и дальнейшего подчинения существ, находящихся по Старому Завету на
низших позициях. В то время, как это утверждало полное господство человека над
другими видами, Старый Завет показывал, по крайней мере, проблески участия к их
страданиям. В Новом Завете полностью отсутствуют какие-либо директивные
наставления против актов жестокости к животным или какие-либо рекомендации по
рассмотрению их интересов. Лично Иисус показал безразличие к судьбе
нечеловеческих существ, когда принудил две тысячи свиней броситься в море — акт, в
котором, несомненно, не было никакой необходимости, тем более, что Иисус был в
состоянии выбросить дьяволов прочь без нанесения вреда при этом другим божьим
созданиям. Святой Павел настаивал на реинтерпретации старого закона Моисея,
запрещавшего мучительные намордники для быков, когда они вымолачивали зерно.
«Мог ли Бог заботиться о быках?» — спрашивает Павел пренебрежительно. «Нет, —
отвечал он, — закон так или иначе предназначался полностью для наших целей».
Примером, поданным Христом, не преминули воспользоваться поздние христиане.
Оценивая инциндент со свиньями и эпизод, в котором Иисус проклял фиговое дерево,
Святой Августин писал: «Христос показал, что воздержание от убийства животных и
уничтожения растений — это высшая степень идолопоклонства. Судя по тому, что не
имеется общих прав между ними и зверями и растениями, он отправил дьяволов в стадо
свиней и с проклятьем иссушил дерево, на котором не нашел плодов. Хотя несомненно,
что ни свиньи, ни дерево не грешили». Иисус, по мнению Августина, старался показать
