оправдания действиям вандалов – главных носителей современного варварства. Стасенков положил этому всепрощенчеству конец – решительно и бесповоротно. Такого она забыть не могла, простить – тем более. Это двуногое с душой червяка или мокрицы, по какому-то недоразумению появившееся на Земле в человеческом облике – не должно было жить! Ну – никак! Ну не способен человек разумный на подобную гнусность! Такое сотворить с книгой, так надругаться над тенью самого Пушкина?! Недаром ведь оскорбленный поэт явился ей прямо в библиотеке, в одну из ближайших ночей. Он даже слова ей сказать не пожелал. Она и так должна была понять. И она поняла. Мертвые не прощают, когда глумятся над их памятью. И живые прощать такого тоже не должны.
В ту ночь Лилия Николаевна поняла совершенно отчетливо: она убьет это человекообразное существо, Стасенков покинет мир живущих. Если ему повезет, когда-нибудь он вернется в этот мир снова, и тогда уже его духовный образ будет соответствовать обличью телесному. Сейчас же такого соответствия нет, что совершенно недопустимо. Она убьет его… Но это будет не убийство, как таковое, это будет казнь – жестокая, беспощадная, страшная, и она исполнит в этой казни обязанности судьи и палача. И она полна решимости сделать это со всей свойственной ей тщательностью.
С того самого дня Гончарова возила в своей машине приспособления для предстоящего акта возмездия: боевой шест, складной нож, тяжелые ботинки с толстой рифленой подошвой, темный спортивный костюм… Она должна была быть готовой в любой подходящий момент совершить задуманную казнь. Случай представился неожиданно прямо в библиотеке, а невольной наводчицей выступила подружка будущей жертвы, без удержу болтавшая по телефону. Услышав ее разговор с Олегом, Лилия Николаевна поняла, что более удачного момента не представится никогда. Именно на этот случай у нее все было подготовлено самым тщательным образом. Место, где Пучкова назначила свидание своему бойфренду, было ей хорошо знакомо. Запас времени также устраивал. И уже через полчаса после окончания рабочего дня она легко оказалась на месте, что было бы просто немыслимо, не подготовься она заранее.
Так как Лена дала фору по времени будущей убийце, Гончарова успела и машину спрятать, и переодеться, и прийти на место, где ей оставалось лишь немного обождать, пока болван явится на встречу со своей полудурочной подружкой, приведшей его прямиком в руки его палача.
Лилии Николаевне почему-то очень нравилось вспоминать, как именно это все произошло.Ленка будто бы позаботилась о том, чтобы у нее осталось больше времени для совершения казни. Олегу пришлось дожидаться этой безбашенной дуры. На само убийство Гончарова отводила не более пяти – семи минут, но запас времени ей пригодился, чтобы заманить парня в лес подальше и поглуше, что и было успешно выполнено. После этого только Гончарова напала на свою жертву.
...Лилия Николаевна поднялась с кресла и подошла к висящим на стене клинкам. Чуть наклонив голову к плечу, она медленно положила ладонь на один из ножей – слегка изогнутый, с треугольными зубцами на лезвии…Она залюбовалась своей округлой, сильной ладонью, лежащей поверх стального ножа: гибкие пальцы, очень длинные, острые, тщательно отточенные ногти...Как они похожи на лезвия, они поистине смертоносны! госпожа Гончарова отлично знала, что легко могла бы вот этими сокрушительными ногтями вырвать глаза своей жертве, разорвать горло… Но тогда у нее не было времени на те художества, которым она предалась бы со страстью в иных обстоятельствах. До самой встречи со Стасенковым на берегу Гуслянки, в глухой чаще, все у нее шло как по маслу, однако везение могло закончиться в любую минуту, и забывать об этом было нельзя. Было необходимо немедленно приступать к делу…
-…Твою мать! А вы-то какого хрена здесь делаете?
Лилия Николаевна хорошо помнила этот его возглас. Это было последнее, что она от него услышала. Обыкновенный бесхитростный мат. И это – перед смертью! А впрочем, чего еще можно было ожидать от этого животного? Вот если бы он вдруг начал ей декламировать Пушкина, она уж точно растерялась бы…
Она поняла, что он сразу узнал ее. И не просто узнал – он испугался. И ей в ту же секунду стало ясно, что теперь он - полностью ее!
Ничего не ответив на его испуганно-недоуменный возглас, Лилия Николаевна мощным круговым ударом своего шеста заставила его согнуться в дугу, а вторым ударом подрубила ему ноги. Олег нелепо подскочил в воздух и опрокинулся на спину, словно краб, внезапно выхваченный из воды ловцом. Грохнувшись на спину, он попытался тут же подняться, однако мгновенно получил колющий удар шестом прямо в середину лба, и голова его погрузилась в зеленоватую речную воду… Женщина тотчас пала на него сверху и, усевшись ему на грудь, мгновенно оседлала его, сдавив его тело своими могучими тренированными бедрами. Стасенков поднял было голову из воды, но Лилия Николаевна накрыла ладонью его мокрое лицо и с силой погрузила его голову обратно в реку, пока не ощутила, что его затылок упирается в дно. Держа его голову под водой своей железной рукой, она с неожиданным наслаждением улавливала теперь его судороги, словно бы впитывая их в себя всем своим сильным тренированным телом…Потом она ослабила хватку, позволив жертве приподнять голову и судорожно глотнуть воздуха. И через секунду снова опустила голову Олега в воду, придавив ее рукой. Так она делала раз за разом, при этом раздирая ногтями его лицо, и вода вокруг его головы быстро бурела от льющейся из порезов крови. Вскоре он затих, бессильно вытянув на берегу длинные нескладные ноги. Гончарова быстро поднялась, грубо схватила Стасенкова за волосы и отволокла обмякшее тело в ближайшие кусты, скопом растущие под сенью густо зеленеющих деревьев.
Здесь она бросила его на землю и наступила ему на горло. Вода мутным фонтаном брызнула изо рта, а глаза неожиданно широко открылись. Лилия Николаевна наклонилась над поверженным.
- Привет! – беззаботно сказала она, глядя Олегу в глаза. – Как самочувствие? любишь отсасывать, да?..знаешь, я не стану шарить у тебя в штанах в поисках твоего сморщенного стручка, чтобы отрезать его и затолкать тебе в пасть! Предлагаю тебе отсосать вот это…
И она с силой всадила ему в рот конец своего шеста. Гладкое и твердое, как железо, дерево стремительно пронизало ротовую полость жертвы, безжалостно дробя стиснутые зубы, и, проломив гортанные хрящи, уперлось в землю. Тело задергалось в конвульсиях, раздался судорожный не то стон, не то хриплый вздох, и в несколько секунд все было кончено.
Лилия Николаевна постояла немного над телом, тщательно прислушиваясь. Ничто не нарушало тишины – ей продолжало чертовски везти! Что ж, пора исчезать. Она вышла из зарослей, спустилась к речке, тщательно омыла свой боевой шест. Затерла следы на глинистом откосе. Внимательно оглядела себя… Оставшись вполне довольной, Гончарова собралась уже уходить и решила в последний раз взглянуть на труп казненного. Раздвинув ветки, она застыла в ужасе: мертвенно-бледное лицо ее жертвы было сплошь покрыто ужасающими рваными ранами – жуткие порезы пересекали лоб, змеились по запавшим щекам, еще сочились кровью на подбородке…Это же - ее ногти! Впечатление было таково, будто парень стал жертвой свирепого хищного зверя. Лилия Николаевна и сама не ожидала, что способна так исполосовать человека всего лишь ногтями… Надо же! Однако дивиться было некогда. Совершенно очевидно: просто так вот труп оставлять нельзя. Когда-ни будь его найдут, и те, кому надо, быстро разберутся, чем именно нанесены такие страшные раны…
Ведь ни пантеры, ни тигры на Жуковой горе не водятся! И она станет первой подозреваемой – ведь ее необычные ногти, всегда со свежим маникюром, хорошо известны всем, кто с нею общается, ибо они бросались в глаза! И оставить за собой подобные следы значило выдать себя с головой. С таким же успехом она могла бы положить на грудь убитого свой собственный паспорт.
Как хорошо, что она все предусмотрела! И захватила с собой нож. Не коллекционный, конечно, однако острый, складной и вполне подходящий… Лилия Николаевна уселась мертвому Олегу на грудь и принялась с помощью ножа отделять его голову от шеи. Она морщилась, плевалась, порой ее слегка мутило, но вместе с тем она ощущала в груди нечто необыкновенное, какое-то сумасшедшее чувство, от которого хотелось порой смеяться и даже петь. Закончив, она подняла отрезанную голову за окровавленные волосы и какое-то время пристально разглядывала неподвижно-бледное обезображенное лицо…
Потом засунула добычу в плотный двойной пакет, также предусмотрительно захваченный из дома.
Тщательно вымыла в речке нож и руки. Оглядела еще раз место казни, и, подхватив пакет, поспешила к оставленной на краю лесочка машине…
…Едва она села за руль, как хлынул невероятной силы ливень – еще одно проявление ее
