происшествие.
Куржак поблагодарил и ушел. В здании опустели все комнаты и коридоры — наступил обеденный час. Алексей не пошел в столовую. Он стоял у окна и смотрел на канал, наполовину заставленный судами, прижавшимися одно к другому бортами. Шторм продолжался, движение по каналу было закрыто — белые, быстро бегущие полосы исчеркали воду. Разговор с Куржаком взволновал Алексея. Он думал о Куржаке, о его сыне, о самом себе, вспоминал прошлое.
Алексей не любил воспоминаний. На каждый день хватало своих забот, чтобы рыться памятью в днях прошедших. О будущем приходилось думать чаще, чем о прошлом, будущее надо было создавать — подготавливать, обеспечивать, обосновывать — будущее всегда являлось насущной, каждодневной задачей, от которой не отвлечешься. Прошлое можно было не тревожить, оно было чем-то вроде развлечения — Алексей не разрешал себе развлекаться без пользы.
Но сейчас его заполонили воспоминания. Он смотрел в окно и видел то место, метрах в двухстах отсюда, нынешнюю улицу Западную, где четыре осколка, разом вонзившиеся в тело, свалили его на мостовую. Это было в апрельское утро, в тяжелое утро, когда дым пожаров заволок солнце, и город был словно весь в тумане. Да, так это было, он упал, пытался подняться и не смог, мимо бежали солдаты его полка, они преследовали бегущего врага, он еще видел огни выстрелов, но уже не слышал ни их, ни крика людей. А потом наступили полная тьма и тишина, в тишину вдруг ворвался властный женский голос: «Не дергайтесь, майор, последний осколок вытаскиваю!» — и снова была тьма и тишина. Лишь на третий день, уже после капитуляции гитлеровского гарнизона, он раскрыл глаза и увидел, что лежит в палате, на соседней кровати растянулся Березов, между двумя кроватями сидит на стуле, военный хирург, молодая женщина. Она радостно засмеялась, когда он, еще не понимая, плохо ему или хорошо, вопросительно посмотрел на нее;.
— Скоро поправитесь, майор! — сказала она. — Побивать рекорды в беге не сумеете, но прилично стоять на ногах будете. Даже прогуливаться с женщинами сможете, это я вам обещаю. А теперь знакомьтесь с вашим соседом, привезли вас одновременно и ранения у вас похожие, и выздоровление пока идет одинаково, так что быть вам друзьями.
Она словно в воду глядела, Мария Михайловна, молодой военный хирург, год назад закончившая институт. И с Березовым они стали друзьями, больше, чем просто друзьями — не всякие братья так душевно близки. И с женщинами он прогуливался, когда вышел из госпиталя, собственно, только с одной женщиной, — с ней, с Марией, оперировавшей его, и через два месяца ставшей его женой. «А ведь пришлось с тобой повозиться, Алеша, да ведь для себя старалась, знала, что спасаю будущего своего мужа!» — шутила она потом.
Алексей все смотрел в окно и вспоминал, как трудно было в те первые дни по выходе из госпиталя. Из армии демобилизовали по ранению, можно было уезжать в родные места, на Брянщину, а уезжать не хотелось. Вон там, на холме, неподалеку от нынешней пристани, он сидел в такой же солнечный сентябрьский день и глядел на канал и залив, и размышлял, как бы найти работу на полюбившемся месте. День размышлял, другой, неделю, потом пришел узнать в комендатуре, не нужны ли где люди, как он. А в комендатуре — единственной тогда власти в городе — гражданский инспектор, еще не снявший военную форму, только без погон, с привычной военной категоричностью заявил, что Алексей Муханов именно тот, кто ему позарез нужен, просто счастье, что пришел. Самое важное дело сегодня — вербовать переселенцев на пустующие после войны земли. Он, инспектор, с одного взгляда видит: в Муханове, бывшем политработнике, таится талант вербовщика, то есть политика, агитатора и организатора. Вот вам командировочное удостоверение, деньги на дорогу получите в кассе, билет на поезд заказан на завтра — действуйте, майор!
Проницательный инспектор, определявший талант людей с одного взгляда, если когда и ошибался, то не в случае с Алексеем. Тут он оказался прав: в своем родном городке на Брянщине Алексей завербовал на новые земли тринадцать семейств — и девять, приехав в Светломорск, объявили, что хотят в моряки, по крайности в рыбаки, только не на пашню. И хоть никто еще и моря не видел, а с рыбой встречались лишь с просоленой и вяленой, завербованные упрямо стояли на своем: столько чудес наговорил им о море земляк. А за Брянщиной была Псковщина и бобруйские земли, исконные лесные места, глухомань — вербовка прошла и там с успехом, но и оттуда коренные, от Рюрика и крещения Руси, лесовики помчались с семьями, с бедным скарбом и отощавшей живностью, лишь чудом сохранившейся в войну, не просто на новую, пустующую землю, а на еще более пустынные берега: «Шагаем в океан, товарищи! Меняем болота на пучину, лешего на водяного — где он тут обитает, не терпится познакомиться». Переселенцам, набранным Алексеем, растолковали, что водяных в море нет, а имеется Нептун с нептунятами, но водиться с Нептуном пока не к спеху — нужно подналечь на восстановление сожженных войной хуторов, привести в порядок заброшенное сельское хозяйство. Стало ясно, что вербовочная деятельность Муханова, хотя, в общем, и выгодна новой области, но отнюдь не объективна, а скорей пристрастна. Секретарь обкома партии по промышленности вызвал к себе энергичного вербовщика.
— Думаем взять вас в обком Инструктором по рыбному хозяйству. Вы, говорят, в своих родных полях очень уж насчет океана распространялись. Так вот, до океана когда еще доберемся, а возьмитесь сначала за местные заливы да побережье Балтики, организуйте рыболовецкие бригады. И кадры для морского промысла подбирайте, начнем потихоньку и такой организовывать.
Ошеломленный Алексей заикнулся было, что о море он всегда мечтал, но отнюдь не о рыбном хозяйстве, с рыбой, тем более морской, мало знаком. Секретарь обкома оборвал его: есть твердое мнение, что Муханов хороший политик, агитатор и организатор, а что еще надо партийному работнику?
Так началась жизнь среди рыбаков и для рыбаков — ровно четыре года в должности инструктора отдела рыбной промышленности обкома партии — четыре нелегких, внешне однообразных, но, может быть, самых плодотворных и поучительных года его жизни. И рыболовецкие бригады создавал при колхозах; и помогал немногочисленным вначале бригадам превратиться в самостоятельные рыбодобывающие колхозы; и вербовал из военных моряков кадры для «большого промысла», превращая недавних лихих морских волков и волчат в старательных рыбаков; и снаряжал сельдяные экспедиции в Норвежское море, к Лофотенам, на парусниках с романтическими названиями «Сириус», «Орион», «Кассиопея», «Арктур», «Орел»; и всех капитанов, штурманов и мастеров умножавшегося рыбацкого флота знал в лицо.
Как раз в тот первый год его деятельности инструктора по рыбной промышленности, и произошло знакомство с Петром Куржаком. Алексей вспоминал, как случилось знакомство, это воспоминание было сегодня необходимо. Истоки сегодняшнего огорчения и негодования Куржака лучше всего понять, возобновив в памяти, каким Куржак был тогда, кем стала для него в те дни его новая профессия.
Это было трудное время, вспоминал Алексей, — разруха, нехватка самого необходимого, скудные продовольственные пайки. Он, молодой инструктор отдела рыбной промышленности, выполнял строжайший наказ — усилить снабжение города свежими рыбопродуктами. «Превратим Светломорск потребляющий в Светломорск производящий!» — такие плакаты висели тогда на улицах, призыв повторялся в каждом номере газеты: инструктор вносил свою лепту в общее дело. На побережье промышляла моторыболовная станция, МРС — десяток траловых ботов, жалкая мастерская, «шарага», иначе ее и не называли. Но в «шараге» осели хорошие моряки, демобилизованные с флота. Лихие вояки, внезапно превратившиеся в рыбаков, тосковали, занятие было не по душе. Сейчас трудно вспомнить, кому явилась мысль объединить МРС с колхозами в одно рыболовное предприятие — Алексей с энергией претворил эту идею в жизнь.
В тот промозглый осенний день он выехал в Мураново не то городок, не то поселочек, к старому, с войны, приятелю Матвею Крылову, заместителю председателя Мурановского исполкома. Крылов в городке налаживал пекарни и бани, открыл магазин, очищал улицы от развалин — делал жизненно нужное, хотя и мелкое дело, и тоже тосковал, как и капитаны МРС, что дело не по душе. Он был способен к масштабам и покрупнее. Уговоры продолжались больше месяца, только в то утро Крылов согласился возглавить задуманное предприятие. Все порождало у него боязнь — и с рыбой встречался, лишь когда была на тарелке, и в промысловое умение бывших военных моряков не верил, и еще меньше верил, что найдет колхозников, желающих променять привычную землю на незнакомое море.
Встреча с Куржаком положила предел колебаниям Крылова.
Алексей с Крыловым приехали в одну из крохотных артелей, прикрепленных к МРС — девять дворов, четырнадцать мужчин, способных тянуть сети: команда на два траловых бота. Всего таких артелей было
