Я сделал вид, будто не вижу его, и продолжал ехать, правда очень медленно, так что стрелка спидометра почти не двигалась.
Йироутек быстро привел себя в порядок и побежал следом. Он махал руками, что-то выкрикивал, догоняя меня. Когда он уже почти поравнялся с машиной, я прибавил газ.
Йироутек остановился. Кажется, сдается! Но вот опять побежал. Видно, понял, что, оставшись один, заблудится в шумавских дебрях. С него лил пот в три ручья, но я не уступал. От бега и жары, которая после полудня особенно давала себя знать, он стал красным как рак. Я пожалел его и уже собирался остановить машину, но, вспомнив все его проделки, решил сохранить между нами дистанцию, но такую, чтобы не потерять его из вида. Конечно, он уже получил свое, но я решил быть твердым до конца, подумав: «Погоди, тебе это так не пройдет!» И я прибавил скорость. Когда расстояние между нами увеличилось до километра, я остановил машину, сделав вид, будто копаюсь в моторе.
Йироутек бежал изо всех сил и кричал, чтобы я его подождал. Но я, будто не слыша и не видя его, снова завел мотор и поехал.
Таким образом Йироутек пробежал добрых пять-шесть километров, и это — в самую жару!
Наконец я выключил мотор и повернулся к догонявшему меня Йироутеку. Он добежал из последних сил и в изнеможении упал на сиденье машины.
— Как прогулялся? — спросил я, улыбаясь. Он не ответил, лишь тяжело дышал, стирая пот со лба. — Давай садись за баранку и поворачивай назад!
Мы возвратились туда, откуда я выехал, а он выбежал. Остановились на том же месте. Не говоря ни слона, Йироутек замаскировал бронетранспортер, проверил мотор, что-то исправил, а потом молча сел в тени машины.
— Подожди здесь, я схожу за водой — надо умыться, — бросил я как бы само собой разумеющееся.
— Я сбегаю за водой, товарищ капитан! Я мигом! Действительно, он тут же вернулся с посудой, наполненной до краев прохладной водой.
— Раздевайся, я полью тебе!
Я обдавал водой его покрасневшее от прилива крови тело, и мы оба вдруг рассмеялись. Смеялись до упаду.
— Ну а теперь кури и отдыхай!
— Товарищ капитан, — тихо проговорил водитель, — я теперь от бронетранспортера ни на шаг…
— Прекрасно, не будем об этом говорить. Видишь ли, главное — в том, чтобы на человека можно было положиться…
— Я знаю, что валял дурака…
— Да, ты был хорош!
Вернувшись с учений, Йироутек стал самым исполнительным солдатом. До самого его ухода в запас у меня не возникало с ним больше никаких проблем. Он действительно стал первым водителем в роте.
Когда на каком-то совещании младшие командиры поинтересовались, как мне удалось этого добиться, я ответил:
— Видите ли, особый метод воспитания…
Дирижер
— Кавалеры, приглашайте дам на танец! Мы переходим к следующему танцу в нашем ускоренном танцевальном курсе. Это хорошо известный вам латиноамериканский танец «румба». — Танцмейстер необыкновенно элегантно и привычно показывал шаги, вариации, фигуры.
Шли занятия школы танцев, организованные начальником клуба для солдат нашей части.
Воинский клуб превратился в демонстрационный зал мод — разнообразнейшие туалеты дам, парадная одежда мужчин. Насыщенный духами и одеколоном воздух напоминал пьянящий аромат цветочного магазина.
Оба крыла клуба были полны народа. Официанты в белоснежных куртках разносили прохладительные напитки, чтобы освежить уставшие пары и поднять их настроение. Все были довольны, веселы, полны радости от движения и танцев и, конечно же, от выученных танцевальных па.
Итак, был приятный осенний вечер в клубе.
В другой половине зала сидели за столиком командир части и его гость — полковник из вышестоящего штаба. Командир был в черном костюме, а полковник, который вот уже два дня проверял часть, — в военной форме. Они были друзьями: вместе учились, а теперь бывали друг у друга в гостях. Сейчас они улыбались знакомым, отпускали шуточки в адрес танцующих. Оба были в отличном расположении духа и оба держали бокалы с вином.
Оркестр, состоявший из солдат действительной службы, играл негромко, и мало кто замечал, что не все аккорды звучали в унисон: то «выскакивал» кларнет, то труба.
Вечер проходил спокойно. Настроение гостей было праздничным.
— Товарищ подполковник, — обратился вдруг полковник к командиру части, — объявите боевую тревогу. Время — двадцать два ноль-ноль. — И он кратко изложил план предстоящего учения.
— Есть, — ответил командир части, застывший в черном костюме по стойке «смирно».
— Тревога входит в проверку части… Мне очень жаль, что я должен прервать этот прекрасный вечер, — добавил полковник.
Командир сделал знак оркестру, чтобы тот перестал играть, и подошел к микрофону:
— Извините, товарищи женщины, но я прошу вас покинуть зал.
Удивленные женщины неохотно направились в гардероб, в зале остались только мужчины.
— В соответствии с приказом… объявляю боевую тревогу с выездом техники в поле… Время — двадцать два ноль-ноль…
Командир кратко изложил приказ. Он видел по выражению лиц, что его слова вызвали почти шок у присутствующих.
Зал быстро опустел. Вдогонку уходившим звучал приказ командира:
— По ротам! Выполнять задания!
Спокойная до сих пор казарма сразу преобразилась. Каждый знал свою задачу. В помещении было темно: дежурный выключил центральным рубильником освещение. По двору бегали посыльные, выезжали первые машины связи, чтобы развезти солдат-связистов для выполнения боевого задания. С грохотом поднимались двери гаражей, слышался шум отъезжавших машин и бронетранспортеров, грузились ящики с боеприпасами и провиантом, горючее и оружие…
Слышались голоса командиров. И вот уже раскрылись казарменные ворота, выехали первые машины и в походном порядке исчезали на городских улицах.
Под покровом ночи солдаты и их командиры оставили казармы, а их жены — бал.
В назначенное место я прибыл первым благодаря своему водителю. Постепенно подъезжали другие машины роты. Командиры взводов докладывали о личном составе, о вывезенной технике и об автомашинах. Весь личный состав был на месте.
— Товарищ надпоручик, это надолго? — с любопытством спросил старшина Йозеф Мойзес.
— Не знаю… Но, скорее всего, речь идет о проверке действий части по тревоге.
— Значит, мы скоро вернемся?
— По-видимому… но иногда это затягивается. Да ты и сам знаешь, — махнул я рукой и пошел проверять взводы. «Хорошо, что все это в моей роте отработано. Тревога будет настоящим учением, если для каждого действительно явится проверкой, контролем несения караульной службы и выполнения устава», — думал я.
