привычный порядок в части. Просторные двухэтажные казармы, построенные еще во времена Франца- Иосифа, после ухода полка на полевые учения опустели. Стало меньше людей, меньше шума и толчеи, но до полного спокойствия было далеко. Командиром над всеми этими солдатами оставили здесь против его воли капитана Кутнара. Он вышел недавно из больницы, где ему сняли гипс с ноги, но сложный перелом все еще его беспокоил. В больнице ему сделали повязку из цинковой мази и рекомендовали не очень натруждать ногу.
— Значит, я буду здесь бездельничать? Этого только не хватало! И есть же такие люди! — кипятился капитан.
Он хотел идти со своими солдатами на учения. Его высмеяли, всучили ему палку и послали нести гарнизонную службу. Капитан сидел в канцелярии, занимаясь бумагами, повесив палку на вешалку и злясь на свою ногу. Пытаясь тренироваться в ходьбе без палки, он выбивался из сил и еще больше озлобленный возвращался к грудам бумаг на столе.
Возможно, он злился бы меньше, если б жена не жужжала ему в уши, чтобы он воспользовался случаем и ушел в отставку. Ей надоела жизнь с переездами из гарнизона в гарнизон, когда у них по существу не было дома. Он любил Марию, но в последнее время стал сомневаться в своей любви и должен был убеждать себя в том, что любит жену, — и это обстоятельство отравляло его существование.
На работе же больше всего выводили его из себя вольнонаемные. Конечно, речь шла не о бетонщиках, которые работали во дворе и напоминали ему об отце. Капитан с удовольствием наблюдал из окна, как экономно и разумно они используют свои силы. Он развлекал себя тем, что час или полтора не разрешал себе смотреть в окно и пытался угадать, сколько они за это время сделают. Очень скоро этим простым способом он научился определять, выполнили они норму или нет. Правда, у него возникали иногда трудности, когда они опаздывали на работу или пытались уйти с работы раньше времени, но с этим капитан справлялся. Гораздо сложнее обстояло дело с противоречивыми данными, которыми засыпало его строительное управление.
С пугающей регулярностью они присылали ему пачки разных документов, которые он, как начальник, должен был просматривать, а многие из них и подписывать. Капитан возвращал им все, что ему казалось неправильным, и упорно торговался с ними по поводу каждой фуры песка или мешка с цементом. Вместо всего этого он согласился бы каждый день разрабатывать самые сложные планы военной подготовки своего подразделения и даже расписывать их для командиров взводов. Однако он с головой уходил в эту нудную и противную работу, потому что, как истинный солдат, не мог примириться с мыслью, что его водят за нос.
Да еще эти запасники! Капитан не мог уделить им столько внимания, сколько ему хотелось бы, во- первых, из-за этой бумажной волокиты, а во-вторых, из-за своей больной ноги. Хотя ему и дали машину с шофером, это была невелика подмога. Он вынужден был командовать ротой на расстоянии, по существу сидя за столом, при помощи офицеров и сержантов запаса. Ежедневно он посылал один взвод в караул, несколько человек во внутренний наряд, а остальных на учения и работу. В течение дня он несколько раз вырывался из канцелярии и заезжал к ним, однако это походило скорее на контроль, чем на систематическую работу с ними. К тому же он не имел опыта работы с военнослужащими запаса: до сих пор он командовал только солдатами действительной службы.
— Не знаю, что о них и думать, — говорил он сам себе. — Как только пришли сюда, сразу же подружились, будто знали друг друга всю жизнь. Такой горячей дружбы среди солдат действительной службы не бывает. А хуже всего то, что старшие по возрасту, те, которые находятся на последних сборах, ведут себя как дети… Чертова нога!.. Пришли сюда, чтобы поразвлечься, вроде как в отпуск… Это меня нога подвела, а то бы я хорошенько их погонял, показал бы на деле, что такое военная служба…
Он взглянул в окно на разлившийся ручей и увидел, что запасники возвращались с занятий. Они шли гуськом по залитому водой мостику, фактически переходили ручей вброд.
— Будь я не один… — громко вздохнул капитан Кутнар.
Его заместителя два дня назад отвезли в больницу с аппендицитом. Капитан хмуро взглянул на палку, висевшую на вешалке, встал и попытался пройти по комнате. Получалось плохо. Вернулся к столу, выдвинул боковой ящик и вынул оттуда тетрадь с планами учебной подготовки. Решил, что до совещания с офицерами он вызовет дежурного и узнает у него, что делалось сегодня в роте…
За побитым, но чисто выскобленным столом солдаты играли в домино. Играть начали вчетвером, но вскоре двое из них поднялись и перешли в заднюю комнату, где растянулись на нарах, положив под голову плащ-палатку. Минуту они смотрели в потолок, потом закрыли глаза и уснули точно так же, как это делали до них другие солдаты.
В этой комнате у окна сидел невысокий блондин с острым носом. Разув ногу, он положил ее на колено и, кряхтя от боли, стягивал с пятки лейкопластырь. Вслух он не ругался, боясь разбудить спящих товарищей.
Обе комнаты только что отремонтировали, и в них пахло краской. В комнатах стояли шкаф для солдатских вещей, несколько стульев, широкие нары, а у входа — пирамида для оружия и два стола. В передней комнате, опершись на подоконник, стоял долговязый, жилистый сержант. Поправив нарукавную повязку с надписью: «Начальник караула», он взглянул на часы и сказал:
— Что ж, Франта, наше время подходит…
Франта, младший сержант, был разводящим. На его руке была такая же повязка, как и у сержанта, только с другой надписью. Повернувшись спиной к комнате, он глазел на полевой телефон, стоявший на окне. Раньше телефон стоял на столе, но играющие в домино переставили его, с тем чтобы сидеть за столом с четырех сторон. Младший сержант проворчал:
— Не могут поставить нормальные телефоны…
— После войны на эти старые казармы, наверное, пожалели денег, полагая, что все равно их придется сносить, — охотно отозвался сержант. Он сразу понял, что на Франту опять что-то нашло и теперь с ним ни о чем не удастся поговорить. На гражданке сержант был парикмахером и любил поболтать. Сейчас он решил податься к тем двоим, что играли в домино.
Толстяк, сидевший слева, взял две последние костяшки из «базара» и сказал:
— Казармы следовало бы снести повсюду на свете, и это было бы… — Неожиданно он обратился к своему партнеру с бульдожьим лицом: — Ходи же…
— Твоя очередь…
— О черт! — Он придвинул к себе свои пять костяшек и поставил их перед собой на ребро, чтобы они не были видны противнику. Потом, спохватившись, приставил к фигуре «пусто» и, нахмурившись, сказал: — Все потому, что я все время болтаю…
— Много лет назад мы тоже служили в подобных казармах и думали, что наш призывной год — последний для несения военной службы… — сказал сержант. У него были карие выцветшие глаза и выдававшийся вперед подбородок.
— Мы тоже, Гонза, так думали, — обернулся к начальнику караула разводящий. Он был лет на десять старше остальных. Нос у него был немного свернут в сторону, на правой щеке виднелся шрам.
— Наверное, так думают все солдаты действительной службы, но я, чем становлюсь старше, тем больше понимаю, что армия нам необходима! — Сержант провел рукой по высокому лбу, поправил пилотку.
— А я вот так не думаю, — перебил его толстяк и выложил костяшку на стол. — Давай играй!
— Ты не думаешь об этом, потому что ты — толстый и глупый, и вообще, мальчик, ты в этом не разбираешься…
Солдат с бульдожьим лицом приложил к «пусто» пустышку-дубль. На другом конце фигуры тоже было «пусто». Толстяк чертыхнулся, сгреб костяшки и перевернул их лицевой стороной к столу.
— Не моя вина, что я должен завертывать мясо в газету, не имея при этом времени прочитать ее… — проворчал он.
Не обращая на него внимания, его партнер и сержант продолжали разговор.
— Эти, там за рубежом, после окончания войны не перестают куда-нибудь сбрасывать бомбы.
— Это правда…
— Если б они могли, то бросили бы и сюда…
