Десятиметровый мост, разваливаясь на части, взлетел на воздух. В облаках дыма дождем посыпались переломанные бревна и брусья.
— Молодцы! — крикнул капитан, улыбаясь во весь рот. Потом загасил окурок и поднял руку: — По танкам… противотанковым!..
За щитами орудий замелькали руки, загремели затворы, сверкнули желтые гильзы, а потом спины артиллеристов вновь стали неподвижными.
— Дальность два… — Капитан чуточку выждал, пока наводчики поставят дальность. — Из четырех орудий — беглый огонь!
Четыре выстрела грянули почти одновременно. Орудия подскочили. Из открытых затворов, звякнув, вылетели горячие гильзы. Из рук в руки переходили новые снаряды, лязгали затворы, пушки рявкали, изрыгая огонь…
Галуза, закрыв уши руками в варежках, восхищенно наблюдал за стрельбой.
— Горит! — вырвалось у него, когда он заметил, что из головного танка повалил жирный, черный дым.
— Горит! — эхом откликнулись окопы. На закопченных и потных лицах артиллеристов засверкали белозубые улыбки. Довольные, артиллеристы хлопали друг друга по спинам.
Колонна танков повернула назад. Командирский танк, окутанный дымом, лизали языки пламени. Галуза радостно обнимал Новикова.
Это было 7 марта, под вечер.
В Соколове на командном пункте первой роты, разместившемся в домишке возле церкви, утром 8 марта окна еще были завешены одеялами. Вокруг стола, склонившись над картой, расчерченной цветными карандашами и освещенной мутным, колеблющимся пламенем керосиновой лампы, собрались надпоручик Ярош, надпоручик Ломский, надпоручик Седлачек, подпоручик Сохор и медик с университетским образованием подпоручик Армии Шеер. Исхудалые щеки их ввалились, будто они разом постарели на десять лет.
Сквозь открытую дверь из соседней комнаты до них доносился разговор связных. Слышались шаги, жужжание полевого телефона.
— Это означает, — объяснял Ярош, сильно наклонившись вперед и поставив ногу, на перекладину стула, — что мы можем ждать их уже сегодня. Отсюда… или вот отсюда. — Синим карандашом он начертил на карте длинные стрелы и продолжал: — Откуда бы они ни пришли, мы попробуем остановить их перед окопами. Если не выйдет, будем с боем отходить-к церкви. Понятно? Это центр обороны. Мы сделаем из нее крепость, как билютинцы в Тарановке…
— У них уйма танков, — озабоченно заметил Сохор.
— Танками займется Седлачек. — Ярош повернулся к смуглому подтянутому брюнету — тот молча кивнул. — От тебя же, Тонда, пока требуется только основательная разведка. Они не должны застать нас врасплох, понимаешь?
Сохор поднял на Яроша большие, все понимающие глаза.
— Ребята их стерегут, — сказал он уверенно.
Ярош обошел вокруг стола, засунув большие пальцы рук за пояс.
— Еще раз обойдем взводы. Все ли у нас… — Он не окончил, так как снаружи донесся топот множества копыт.
Они вышли из дома. Уже рассвело. Над деревней висели низкие серые тучи. К церкви от реки подъезжали четыре 76-миллиметровые пушки, каждая была прицеплена к двуколке, которую тащила четверка лошадей. На левых, оседланных конях трусили возницы, по бокам в развевающихся шинелях, сменяя друг друга, рысцой поспешали бойцы расчета.
Батарея подъезжала к церкви. Были слышны гортанные выкрики. Орудия останавливались одно за другим. Кони мотали головами, фыркали и скалили зубы. Возницы спрыгнули на землю. Сзади гарцевал пригнувшийся к шее коня всадник, а за ним впритык ехал другой. Оба остановили коней как по команде. Первый передал второму поводья и огляделся. Увидев группу офицеров возле дома, он направился к ним по скользкой дороге, левой рукой придерживая планшет. Льдинки со звоном вылетали из-под его сапог. Ярош пошел ему навстречу.
— Старший лейтенант Филатов, — представился всадник. — Командир пятой батареи. По приказу капитана Новикова я откомандирован для поддержки вашей роты.
Ярош отдал честь и пожал ему руку.
— Противника уже слышно. Он обошел Тарановку и идет на нас. Необходимо прикрыть центр и правый фланг нашей обороны.
Филатов с пониманием кивнул и, прищурившись, посмотрел на горизонт.
— Ясно. Две пушки я выдвину вперед, а две оставлю где-нибудь здесь. Сейчас размещу их.
Он на ходу отдал честь и побежал назад. Раздалась протяжная команда. Всадники вскочили на коней.
— Силен, — бросил за спиной Яроша Седлачек и затянулся папиросой.
— Дай курнуть, — проговорил, едва разжимая губы, Ярош, обернувшись к нему.
«Тоже нервничает», — подумал Седлачек и протянул ему дымящуюся папиросу.
В окопах, врезавшихся в склон возле деревни в непосредственной близости от рассеченной надвое балки, беспокойно переминались с ноги на ногу, пехотинцы. Ночью они спали в хатах, бодрствовали лишь бойцы, обслуживавшие тяжелые пулеметы. Теперь же над бруствером густо торчали стволы винтовок, легких пулеметов Дегтярева с тарелкообразными плоскими магазинами, толстые трубки «максимов» и длинные стволы противотанковых ружей. Над ними поднимались головы бойцов, обеспокоенных тишиной. Лишь иногда доносился отдаленный рокот моторов.
Старший сержант Кубеш осматривал протянувшиеся на пятьдесят метров окопы взвода, переходя от одного бойца к другому. Он проверял, все ли в порядке, и одновременно старался разрядить нервную обстановку. Беспокойство овладело всеми, да и сам он с трудом скрывал волнение. Ночью он спал плохо, в голове проносились разные мысли. Что, если его убьют? Наверняка во взводе будут убитые, и среди них может оказаться и он. Кубеш написал письмо домой:
«Милая мама, я стараюсь с честью исполнить свой долг. Ведь ты сама меня так воспитала, и спасибо тебе за это. Я бы не хотел причинять тебе боли, но если я не вернусь, у тебя останется еще Енда. Он вознаградит тебя за твою любовь к нам, мальчишкам. Если б был жив отец, он тоже бы согласился со мной. Наша родина переживает тяжкое испытание, и она нуждается в нашей помощи. Марушке скажи, чтоб не ждала меня и выходила замуж».
Кубеш сунул письмо в нагрудный карман, хотя и понимал, что это глупо. Кто его передаст? Надо было бы отдать его Галузе, но тот остался за рекой, в Миргороде. Там, наверное, не будет так жарко. При мысли о предстоящем у него засосало под ложечкой. Сердце сжалось от страха. Он попытался преодолеть его и мысленно приказывал себе: «Спокойно, Франта! Не дрейфь, не будь трусом!» Он не выспался и промерз, как и все, но ни на минуту не забывал о том, что он командир и коммунист и должен быть примером, о чем не раз говорил им на собраниях капитан Прохазка. Кубеш вспомнил наказы Прохазки: «Коммунист должен быть всегда впереди. Если мы хотим зажигать людей, должны гореть сами!» Кубеш распрямил плечи, выгнул грудь, оглядел своих бойцов.
— Ну, ребята, есть такие, кто испугался фашистов? — загремел он могучим голосом.
Бойцы зашевелились, принудили себя улыбнуться. Кубеш хорошо понимал, что они сейчас скованы тревожным ожиданием.
— Слышите? — заговорил он с наигранной бодростью. — Уже едут. Гитлеровские холопы! Как только покажут нос, хорошенько цельтесь, ребята! Мы этой минуты ждали с тридцать восьмого года.
— А как насчет завтрака, пан ротный [1]? — пропел вдруг голос с натуральнейшим прононсом жижковского франта [2]. Солдаты сразу будто очнулись от колдовского сна и дружно засмеялись.
— Ах, как же так, тебе в постельку завтрак не подали? Ну и персонал, гнать их надо в шею!
— Тебе уже жарят собачий хвост.
— Послушай, Дурдик, ты должен радоваться, что у тебя пустые кишки. По крайней мере, не придется
