подвязывать штанины!
— Болван! Можно подумать, что только я хочу жрать.
— Ребята, не ругайтесь, сейчас все будет.
По тропинке от деревни в гору к окопам семенили две девичьи фигурки — санитарки. За две ручки они тащили здоровенный термос.
— Если они опять состряпали нам свою кашу, я вылью ее им на голову! — заворчал Дурдик, но голос его потонул в звоне мисок. Из узких накладных карманов английской униформы бойцы вытаскивали алюминиевые ложки.
Около одиннадцати часов дня туманный, темно-фиолетовый лес зазвенел от далекой стрельбы стрелкового оружия. Солдаты в окопах навострили уши. От деревни на передний край пробежали двадцать автоматчиков. Кубеш, заметив Сохора, кивнул ему:
— Что случилось?
— Окружили наш дозор. Идем выручать.
Слева линия окопов заходила в садик, где стояла небольшая хатка, крытая серой соломой. Из дверей, шаркая ногами, вышел дед Трофимыч с миской дымящейся картошки в руках. Простуженно покашлял. Солдаты сдружились с ним с первого дня, когда еще рыли окопы. Когда они отрыли в мерзлой земле яму для тяжелого пулемета и сверху прикрыли ее толстыми сучьями, дед, в старых валенках и облезлой бараньей шапке, приковылял к ним. Почесав свою седую бороду, он засунул руки в карманы изношенного пальтеца, не достигавшего колен, и недовольно проговорил:
— Нет, братцы, так не пойдет. Это же прутики! Да у вас все разлетится от выстрела из винтовки. Здесь нужны брусья, здоровые брусья!
— Какие же брусья! — обернулся Кубеш. — За ними надо топать в лес бог знает куда. Времени нет, отец. А сад ваш ради такого дела мы рубить не будем.
— Сад, конечно, жалко. Но вот… погодите… я вам кое-что принесу.
Дед Трофимыч засеменил на кривых ногах в хату и вернулся, неся топор. Раздались глухие удары. Солдаты удивленно переглянулись. Дед стал разбирать деревянный хлев. Кубеш подошел к нему.
— Отец, зачем?.. Жалко хлев.
Дед лишь махнул рукой.
— Эх! Чего там жалко, — проговорил он, тяжело дыша. — Хлев поставить — тьфу, а вот жизнь солдату вернуть… Вот так-то. Лучше подсоби мне!
Вечером вся команда Кубеша сидела у деда в хате вокруг стола. Пили чай. Печь дышала теплом. Дед достал из сундучка порыжевшую буденовку и рассказывал о Первой Конной, о том, как сражался против Деникина, а потом против белополяков.
Над старинным диваном с мягкой спинкой висели фотографии двух пареньков. Оба были похожи друг на друга как две капли воды, и у обоих были такие же широкие лица и рты, как у деда Трофимыча.
— Это Миколка, а это Васька, — сказал дед. — Двойняшки. Оба воюют, только не знаем где. Давно от них уже нет писем.
Старушка села на табуретку в углу и всплакнула.
— Скорей бы пришел конец этому мучению, — проговорила она.
С того дня ребята из взвода Кубеша чувствовали себя здесь как дома. Забегали погреться, ночью спали. И всегда их ждали тут стакан чая и доброе слово. С едой было хуже. Гитлеровцы, прежде чем драпануть, забрали все, что могли. Так что у деда Трофимыча мало что осталось.
И все-таки он вышел сейчас на пронизывающий холод с миской горячей картошки.
— Ешьте, ребята, — говорил он глухим голосом. — Берите! Ешьте на здоровье!
В это время над головами солдат со свистом полетели снаряды. В разных местах внизу, в деревне, раздались взрывы. Невидимые немецкие артиллеристы вели пристрелку.
Потом наступила тишина, тяжелая и зловещая, как грозовая туча.
Когда в час дня группа гитлеровских танков приблизилась к краю деревни справа, солдаты Кубеша ничего не видели. Им закрывал обзор выступ склона. Они только слышали гул моторов, к которому потом прибавились удары, будто кто-то бил в большой барабан. Затем откуда-то снизу донесся крик «Ура!». От церкви к командиру взвода прибежал связной, и тут же по всему окопу разнеслась весть: справа от деревни горят три танка, остальные ушли.
Старший сержант Ружичка прошел по окопу:
— Приготовиться к бою! Все по местам!
Бойцы легли на бруствер, устремив взгляды на опушку леса на горизонте, где натужно ревели моторы. Так прошло два часа.
Внезапно вибрирующий гул усилился, разливаясь по всему горизонту. Окутанные дымом, из лесу выползали танки. Они находились на расстоянии километра. В окопе всех охватило волнение. Звякали затворы заряжаемых противотанковых ружей. Бойцы склонялись к прицелам.
Сзади, на позициях за рекой, полыхнуло зарево. Раздался воющий грохот реактивных снарядов, донеслись глухие удары орудий. Перед танками вырастали огненные кусты. Небо и земля содрогались. Прошло некоторое время, прежде чем угловатые чудовища выбрались из дымовой завесы. Теперь они стали видны более четко. Слышался лязг гусениц. Три или четыре танка горели, но остальные шли, растянувшись в цепочку. С белой равнины хлестали выстрелы, но танки с каким-то самоуверенным железным спокойствием неудержимо продвигались вперед. Вот из длинных дул их пушек вырвались языки пламени, а потом раздались короткие резкие выстрелы. На брустверах окопов послышались хлопки разрывных пуль. Прямо перед Кубешом поднялся фонтан снега и земли. От взрыва дрогнул окоп. Кубеш быстро нагнулся, прикрывая голову. Окоп наполнился ядовитым запахом тротила. Кубеш закашлялся. Кто-то закричал: «Санита-а-ар!» Кубеш повернул голову. На дне окопа лежал ефрейтор Дурдик, лицо его было в крови. Несколько солдат склонились над ним.
— Эй, сюда, скорей! — звали они.
Пригнувшись, бежали санитарки. Туго набитые санитарные сумки болтались из стороны в сторону. «Только бы не остаться калекой! — мелькнуло у Кубеша в голове. — Лучше погибнуть, чем до конца жизни оставаться калекой!» У него вдруг затряслись руки. Усилием воли он вновь овладел собой.
Позади окопа что-то загудело — это ударило противотанковое орудие. Кубеш почувствовал, как его обдало воздушной волной, и выглянул наружу.
В клочьях дыма он увидел громадные очертания танков. Они уже находились так близко, что можно было различить черные кресты на их башнях. Один застыл на месте, и его броню уже лизали ярко- оранжевые языки пламени. Скрежет и лязг железа усиливались.
Время от времени танки делали короткие остановки. Как только качающийся ствол орудия застывал неподвижно, раздавался выстрел и танк рывком брал с места. В брустверы врезались дугообразные потоки трассирующих пуль из танковых пулеметов.
— Укрывайтесь! — крикнул Кубеш лишь для того, чтобы убедиться, что он не лишился голоса от сознания смертельной опасности.
Вдали оглушительно бабахнуло противотанковое орудие. Снаряд перебил одному из танков гусеницу, и тот беспомощно завертелся на месте. Сзади за ним остановились низкие длинные транспортеры. Из них посыпались фигурки пехотинцев, которые стали разлагаться в разные стороны.
— Стреляйте по пехоте! — закричал Кубеш.
Он рванул затвор своего автомата и, прижав лицо к прикладу, нажал на спусковой крючок. Вся линия окопов ощетинилась огнем, раздался оглушительный треск стрельбы. Заработали пулеметы. Кубеш почувствовал, что самообладание вернулось к нему. Спокойствие разлилось по всему телу.
Немцы шли пригнувшись, стреляя на ходу из автоматов. Напоровшись на плотный огонь, их ряды начали ломаться. Фашисты залегли. Между тем танки цепью приближались к окопам. По огням, просвечивавшим сквозь туман, можно было сосчитать, сколько танков уже горит, но Кубеш не успел этого сделать, так как неожиданно из серой дымной мглы совсем близко высунулись жерло орудия и лобовая броня танка.
— Танк! Танк! На нас едет! — тонким голосом крикнул слева восемнадцатилетний Василь Головко. Неописуемый ужас отразился на его лице. Он бросился к задней стенке окопа и стал карабкаться наверх.
