Несмотря на мой легкий вес со мной бывает тяжело.
Обладательница черного пояса по минету ищет хотя бы чемпиона Европы по кунилингусу.
Ищу МММ (мужчину моей мечты).
Очень влюбчива, единственное что люблю — деньги.
Умею создать комфорт на период пика вашей карьеры.
Согласна на деграданта (обеспеченного).
Пока я читал эти объявления, у меня зазвонил телефон. Меня вызывал один из новых боссов — сорокалетний, побитый оспой бывший нефтянник и банкир Арон Геннадиевич Гальпер.
В своем кабинете он спросил довольно велеречиво:
— Как вам работается?
Не зная, что ответить, сказал правду. Рассказал о своей вечной борьбе с Шульман.
Гальпер слушал внимательно, потом спросил:
— Сколько вам нужно времени, чтобы отдел рекламы опять нормально функционировал, в частности, заработал бы сайт и был бы налажен бесперебойный выпуск корпоративной газеты?
— Две недели.
— А что вам для этого необходимо?
— Необходимо сделать так, чтобы вы стали — официально! — председателем редакционного совета газеты, а Шульман перестала бы мной руководить. То есть, чтоб вы напрямую курировали отдел рекламы.
— Ты сможешь подготовить такой приказ?
— Сегодня вечером он будет лежать у вас на столе.
Приказ я подготовил.
Согласно ему я полностью выходил из-под опеки Шульман и переходил в прямое подчинение к первому заместителю Генерального директора Гальперу.
Приказ подписал новый Генеральный директор, молодой тридцатидвухлетний финансист армянских кровей Рубен Арменович Аванесян.
А Шульман вскоре все-таки уволили.
Я опять был героем в глазах моих великовозрастных девушек.
Надюшка принесла мне таз (точно таз, не меньше!) яблок, пирожки с вишней из Макдоналдса и смотрела на меня влюбленными глазами, пытаясь угадать мои сокровенные желания, точно спрашивая: «Евгений Викторович, в какое место вас поцеловать?…»
Все изгнанные «страхуевцы» пошли, как ни странно, на повышение. Аметистов устроился начальником Департамента в правительство, Шульман — в аппарат Совета Федерации. Петушков (он взял с собой Альтшуллера и Мелкова) возглавил крупнейшую кэптивную компанию «ГАЗСО». О нем — особый разговор.
Через месяц Андрей Николаевич освоился на новом месте, понял что к чему. Решил слить воедино два дочерних общества, провести другие административные реформы…
Через два месяца… Он приехал к себе на дачу — киллеры уже поджидали. Выстрелили. Петушков побежал, попытался спрятаться за деревьями. Но пули его настигли. Убили и водителя. Андрею Николаевичу шел тридцать первый год, его водителю, Марату, исполнилось двадцать восемь.
Эту тему все мы, «страхуевцы», потом очень долго обсуждали в офисе, не могли прийти в себя. Жалко ребят, жалко. Всем стало понятно, какие деньги крутятся в страховом бизнесе.
Потом в прессе появилось много догадок и версий об этом заказном убийстве.
Многие эксперты считали, что Петушкова убили за прежние дела, а не за деяния в «ГАЗСО»… Работая в «Страхуй», он был активным игроком на фондовом рынке, принимал участие в разорении многочисленных крупных заводов и фабрик в регионах России.
Петушков банкротил предприятия, «Страхуй» их за копейки покупал, а потом за миллионы долларов перепродавал. Это была часть агрессивной и в деталях продуманной финансовой политики Аметистова, которую воплощали в жизнь его верные финансисты — Петушков и Альшуллер. Не обходилось здесь и без помощи пиара (антипиара), но к таким операциям Аметистов меня не приобщал — работу выполняли могучие профессиональные агентства по так называемым связям с общественностью.
Другие эксперты высказывали мнение в прессе, что заказчиков убийства Петушкова следует искать в самой системе «ГАЗСО», которая отторгла молодого топ-менеджера и боялась, что он сделает их финансово-страховую систему прозрачной. Суровый и беспощадный русский бизнес прозрачности не переносит.
Убийц, разумеется, не нашли.
Когда Генеральным директором «ГАЗСО» стал Алексей Альтшуллер, он тоже попытался провести в компании определенные реформы — опять-таки слить воедино дочерние предприятия, избавиться от серой схемы оплаты труда, уйти от черной кассы, но буквально через месяц работы был неожиданно уволен решением Собрания акционеров. А еще через месяц уехал на ПМЖ на берега туманного Альбиона…
…А реформы в «Страхуй» все продолжались. Кого-то увольняли, кого-то назначали. Все стояли на ушах. И старые сотрудники, и вновь прибывшие… Не было, кажется, консенсуса и среди новых хозяев — среди Аванесяна и Гальпера.
Впрочем, хозяевами их назвать можно только условно. Как это чаще всего бывает, официальные первые лица компании являлись лишь представителями (управленцами) крупного капитала. Аванесян представлял одну группу, Гальпер — другую.
Аванесян сумел уговорить представителей этнического бизнеса (армян и чеченцев) о необходимости и выгодности купить контрольный пакет «Страхуй», и ему как менеджеру с хорошей репутацией были перечислены необходимые средства. Гальпер представлял интересы «нефтянки», в которой он проработал (в том числе и в Министерстве топлива и энергетики) почти пятнадцать лет.
В чем-то интересы Аванесяна и Гальпера сходились, а в чем-то расходились кардинальным образом. Каждый хотел иметь на ключевых постах своих людей, чтобы удобнее было контролировать финансовые потоки. Поэтому при всей внешней и показушной политике преобразования компанию сотрясали новые увольнения и назначения.
Я чувствовал себя, конечно, одиноко, нормально, по душам мог поговорить, пожалуй, только с Юрой Пересветовым и его начальником Валерой Окурковым.
Я зашел к ним в Отдел медицинского страхования, но их на месте не оказалось. Юра обедал, а Валера с новым Генеральным директором уехал на какую-то презентацию. Его сотрудники наперебой начали хвалить своего шефа:
— У него такая пробивная сила — он с кем хочешь договорится! Вот даже с тупорылыми банкирами и нефтяниками нашел общий язык.
Постепенно моя жизнь входила в колею. Меня курировал только Гальпер. Я выпускал разнообразную рекламную продукцию, наладил работу сайта и газеты. Мне повысили в два раза зарплату, и я не тужил. Правда, откаты прекратились. Гальпер запретил… Впрочем, я этому даже был рад — меньше нервотрепки. Мне вполне хватало того, что мне платили новые работодатели — платили они, кстати, тоже в конверте (как всегда, в конверте), официальная зарплата составляла лишь тридцать процентов от общей
