Спала без сновидений, в твердой уверенности, что спряталась достаточно далеко, чтобы ее не нашел никто на свете.
13
Солнце щекотало веки, заставляя жмуриться, и бесцеремонно вторгалось в мягкое и безопасное пространство сна. Дорис сморщила нос и приоткрыла левый глаз. Веко казалось больше и тяжелее обычного. И лучше было бы спрятаться за ним снова. Потому что картина, представшая сонному взгляду Дорис, разом согнала остатки блаженного забытья, принудила вспомнить, что ее сюда привело. Чужая стена с чужими обоями, безликая комната, которая лжет, что она может стать твоим домом, стоит только заплатить 200 долларов цепкому хозяину мотеля. Чужое утро. И только солнце с его бессердечной радостью упивается новым началом. Началом чего?..
Дорис нехотя поднялась. Скорее бы этот день закончился. И следующий тоже. А лучше всего, проснуться примерно через месяц. И чтобы это пробуждение не сопровождалось такой болью, что воздух кажется горьким.
Дорис вяло помотала головой и побрела в душ. Сегодня вечером ей предстоял разговор с мамой. Если очень постараться, то завтра утром. Может, она зря туда едет? Может, стоит добраться до ближайшего аэропорта и улететь. Куда-нибудь. И, главное, в дорогу саму себя не брать. Дорис поливала себя водой, не чувствуя ни ее температуры, ни запаха. Сосредоточилась. Вода, как и во многих автономных мотелях, отдавала какой-то химией. Наверное, обеззараживающий раствор. А это хорошо, что она моется в душе. Значит, у нее не депрессия. Дорис почему-то вспомнила, что людям, больным депрессией, становится настолько безразличен окружающий мир и собственное тело, что они не умываются месяцами. Просто лежат, не имея ни сил, ни желания поднять себя на ноги. Дорис накинула белый махровый халат, висевший в ванной, и вернулась в комнату. Попробовала лечь. Не пролежав и пары минут, вскочила как ошпаренная. От резкого движения закружилась голова. Но это было неизмеримо лучше, чем лежать и позволять смертельно-холодной тоске расползаться по телу. Ей казалось, что она вся наполнена одной болью, безысходностью, капля за каплей высасывающей силы.
Воздух отчего-то сделался таким тяжелым, что нет возможности разогнуться, распрямить плечи. Дорис подошла к окну, удостоверилась, что оно раскрыто настежь. Почему же нечем дышать? Как после долгого бега, когда никак не можешь восстановить сбитое дыхание.
Закрыла окно. Лучше уж пройтись по окрестностям, чем торчать в жару в номере мотеля — точнее, одного из жилых корпусов мотеля — и пытаться надышаться через пластиковую коробку окна. Вот и Шелдон говорил, что нужно гулять около двух часов в день. Интересно, как бы она это делала во время рабочего семестра.
Дорис заставила себя сделать макияж. Как знак того, что она живет. И будет жить дальше. И никуда улетать от самой себя не собирается. Отдохнет, восстановит силы — и вперед.
Только вот куда это — вперед? К пожизненной роли матери-одиночки, смертельно обиженной на всех мужчин мира? К образу одинокой постаревшей Золушки, которую принц так и не довез до алтаря? А то, что в ее собственной сказке был только один принц, было прописано в основу ее мироздания. Один. Как не могло быть двух солнц.
С головой, гудящей от мыслей, одна другой чернее, с трудом фокусируясь на отдельных элементах пространства, Дорис вышла из мотеля. Точнее, почти вышла.
Медленным усилием воли заставила себя закрыть дверь номера, вяло дернула ручку, чтобы убедиться в том, что операция удалась. Прошлась по темному общему коридору, шириной в пару локтей. В него выходило несколько дверей от таких же номеров, как и ее собственный. Открыла пластиковую входную дверь, зажмурилась от яркого солнца, радостно вопиющего с ясного небосклона. И едва не полетела вниз по ступенькам, когда в ее спину врезалось нечто внушительное. Впрочем, это внушительное и удержало Дорис от неминуемого полета, бесцеремонно, но эффективно ухватив ее за шиворот.
— Извините, дамочка. Но вы сами ударили по тормозам. — В поле зрения Дорис возникла кожаная безрукавка с заклепками. Выше лежала черная борода, заплетенная на концах в две тонких косы. Еще выше… — Эй, дамочка, ты чего такая белая?
— Би, оставь барышню в покое.
Рядом с ними как из-под земли появилась спортивная девичья фигурка, затянутая в черную кожу. Черная безрукавка, тонкие руки в браслетах татуировок.
— Сколько тебе повторять, скво! Мне не нравится, когда ты называешь меня Би.
— Да ладно, Бизон, здесь все свои. — Девушка подмигнула Дорис из-под длинной иссиня-черной челки.
— Извините, мне пора, — пробормотала Дорис, пытаясь обогнуть Бизона и поскорее оказаться подальше от людей вообще и от этой странной парочки в частности.
— Не-е, лапа, в таком виде я тебя одну не пущу, — раскатисто пробасил Бизон. Он говорил внушительно и неторопливо, так, словно Дорис давно и бесповоротно числилась в его подопечных.
— Я позову полицию… — заявила Дорис, однако в ее голосе не было уверенности. Раньше бы она непременно так и сделала. Уж во всяком случае, испугалась бы — точно. А сейчас ей было почти все равно. Ей даже были немного симпатичны эти неожиданные собеседники, по крайней мере это были живые люди, присутствие которых отвлекало от всего того, от чего Дорис так поспешно бежала из Атланты.
— Би, не газуй, видишь, дамочка стесняется. — Девушка переглянулась с Бизоном, скользнула глазами по лицу Дорис. — А что, может, и правда составишь нам компанию?
— Пиво за наш счет, — заверил Бизон.
— Спасибо, — хихикнула Дорис, проникшись гротеском ситуации. Она, учительница литературы, забеременевшая от первого встречного, пьянствует где-то в бескрайних просторах прерий с парочкой удалых байкеров.
— Скажите честно, — Дорис подавила истерический смешок, — дальше вы мне предложите ограбить какой-нибудь рефрижератор?
— Твой ход мыслей мне нравится, — серьезно сказала девушка, — но как-нибудь в другой раз, о'кей? У нас, видишь ли, медовый месяц.
— И только поэтому мы вдвоем, без наших гарпий, — внушительно сказал Бизон.
Дорис не заметила, что они уже шагают по обочине шоссе, оставив позади мотель и стоянку.
— Гарпии — это кто?
— Наша банда. Бизон там один из рулевых, — с гордостью объявила девушка. — Кстати, как тебя зовут, дамочка?
— Дорис.
— А меня Тики-Репей.
Дорис кивнула.
— Вы откуда?
— Из Джаспирса, штат Алабама.
— Далековато.
— Для нашего «харлея» нет ничего невозможного.
Это произнесла Тики, но Дорис почти услышала, как ту же фразу говорит Бизон. С искренней любовью и гордостью.
— А я беременна. — Ляпнула и ужаснулась. Кому и о чем она говорит?
— А-а-а, — протянул Бизон, — значит, пива не будет.
…И главное, зачем?
— Тебя как; поздравить или посочувствовать? — безмятежно поинтересовалась Тики.
— Радостно посочувствовать, — хмыкнула Дорис.
— Да не парься, — пробасил Бизон. Его движения были неторопливы, но из-за своего внушительного роста он то и дело оказывался впереди. Когда замечал, что спутницы отстали, Бизон останавливался, дожидаясь их, и некоторое время старался не делать слишком больших шагов, но потом снова опережал
