Серединных землях больше месяца, но даже я понимаю, что Шиалистану меньше всего нужно находить тех, ради кого ему придется подвинуть задницу с золотого трона. И не говори мне, что все лорды-магнаты отупели и не понимают очевидных вещей.
- Некоторые члены Совета... считают, что пока не ясно, какой политики держаться с Рхелем, не стоит пускать кровь племяннику рхельского царя.
- Ты в их числе? - Миэ молила богов, чтобы они вложили в седую голову родителя каплю благоразумия, хоть и понимала, что теперь ее молитвы ничего не отменят.
- Я считаю, что пришло время налаживать отношения со всеми соседями. - Отец нарочно уклонялся от прямого ответа. - Если поветрие опустошит Дасирийскую землю, некому станет прикрывать Тарем. Иногда нужно понимать, что не у бога за пазухой сидим, и рано или поздно, Рхель нас достанет. Ракел не дурак, он - расчетливая сволочь, и я не стану дивиться, если окажется, что все слухи о том, откуда взялось поветрие - правда.
- Я слышала разговоры, будто оно вышло из императорского замка.
Лорд Эйрат кивнул.
- Каждый дохлый дасириец рхельцам на руку. Хохотунья забрала уже трех военачальников первой руки и четырех - второй. Остатки их войск расползаются во все стороны, крестьяне обворовывают всякого, у кого есть чем поживиться. Часть западных границ некому защищать. А наши шпионы доносят, что дшиверци множатся, как кроли. Еще немного - и варваров некому будет сдерживать. Знаешь, что станет, если им дать дорогу? Для каждого дшиверца Дасирия мила, как голодному - жареный гусь. Пусти только, покажи брешь, где проехать верхом можно - все! - Он затрясся от злости, пальцы скрючила агония. - Дасирия всегда служила Тарему щитом. Мы забыли, как обороняться, строили корабли вместо катапульт. А теперь этот щит трескается, и нам нечем прикрываться.
- Никогда такого не было, чтобы кто-то взял стены Тарема! - Миэ поддалась злости отца. Ее кинуло в жар, к щекам прилила кровь.
- Так было много лет назад, Миэль. И пока мы тешелись тем, что пристроились в тылу у надежного охранника, Рхель копил войско и золото. Мы и глазом моргнуть не успели, как у трона императора оказался Шиалистан. И что? Где наши хвалены всевидящие соглядатаи, которые нюхом чуют подвох? Ракел надавал пинков Совету девяти, утер нос каждому мешку с деньгами. И мне, старому дуралею, тоже. И теперь Тарем не в том положении, чтоб кочевряжиться. Еще не поздно пойти на переговоры. Пока еще мы не растеряли все доводы, и можем торговаться на равных. Но рхельский царь не простит погибели своего племянника. Если бестолковый вояка пришибет шакаленка, Ракел объявит Дасирии войну. И Тарем окажется меж двух огней. Мы не в том положении, чтоб прикрывать срам нейтралитетом. И либо пристанем на строну Дасирии, и тогда Тарем падет, либо станем перед Рхелем на колени и будем проситься к нему в союзники.
- Дасирия выкарабкается, - стояла на своем волшебница. Слова отца больно прожгли ее до самого нутра, но какая-то часть таремки продолжала верить, что сказаны они от отчаяния и невзгод, и оттого преувеличены. - Еще не дело в ноги Рхелю кланяться. Да я лучше коровий зад поцелую, чем позволю тебе совершить еще одну глупость.
- Мала еще, отцу указывать! - Он грохнул кулаком по столу, но не рассчитал сил и тут же ухватился за ушибленную ладонь.
- Может, и мала, да только ухитрилась две битвы пережить, - огрызнулась Миэ.
И вышла, чтоб не наговорить глупостей сверх сказанного.
Катарина
- Я не стану тебе пособником, сукина дочь! - Фиранд схватил со стола чернильницу слоновой кости и, что есть силы, зашвырнул ею в сестру.
Катарина едва успела отскочить. Чернильница встретилась со стеной, и разлетелась, оставив по себе черное пятно. Таремке стоило немалых усилий сдержаться. Сейчас, когда ей во что бы то ни стало нужно получить свое, с братом нельзя спорить. Нужно притвориться сытой гадюкой и ждать. Но свое получить обязательно, пока все не пошло насмарку.
- Тебе нудно успокоиться, братец, - убеждала она. Главное - ступать осторожно, словно идешь под дождем из стрел. Каждый неверный шаг станет последним, а сегодня Катарина уже имела неосторожность оступиться.
'И дернул меня харст за язык торопить его!' - ругала себя таремка, пока Фиранд метался по залу, словно голодный лев, почуявший кровь. Утром прибыл гонец с посланием от Эйрата, где тот просил встречи с человеком, которому хватило смелости назваться его братом. Эйрат умело пенял на то, что такое непочтение к костям его родича недопустимо. В придачу поведал о том, как тяжко он и его предки работал, чтобы получить каждый грош, и ему, как самому старшему мужчине рода, следует защитить не только золото, но и честь.
Смотритель птичьей башни передал туб с письмом рабыне, но Многоликий вовремя сцапал девчонку и приволок к Катарине. Таремка открыла туб без труда - охранные глифы были настроены на личную печать Ластриков, а у Катарины было кольцо с гербом. Фиранд заказал его на случай отъезда - если появятся неотлагательные дела или письма, Катарина вольна была прочесть их и рассудить по своему уму.
Брат застал ее с письмом в руках и страшно разозлился. Силой затолкал в малый зал и спустил всех собак. А напоследок отобрал кольцо с печатью. О кольце Катарина не беспокоилась - она предвидела такой исход еще, когда Фиранд узнал про смерть Яфы. Нашла ювелира, который отлил точно такой же перстень, а после Многоликий устроил в его доме поджог. Бедняга сгорел со всем семейством. Таремка следила, чтобы следов ее интриг не оставалось.
- Я не могу отказать ему, как ты не понимаешь! - продолжал свирепствовать лорд Ластрик. - Ты даже не сказала мне, где отыскала этого проходимца, и я должен верить ему больше, чем Четвертому лорду совета?! Ты не в себе, Катарина...
- Никогда прежде, брат мой, я не была так уверена в своих словах, - наставила она. - Этот человек пришел ко мне и потребовал заступничества. Все в Тареме знают о щедрости моей души, спроси любого бродягу или прокаженного, отчего он еще не сдох, и он ответит: милостью леди Ластрик.
- Меня не интересует мнение сброда, который предается безделью под городскими стенами, и только то и делает, что ждет, когда им подадут миску со жратвой. И раз уж ты сама завела о том речь - ты щедра сыпать монетами, да только гребешь их из моего кармана.
- Не думала, что доживу до таких попреков.
- А я не думал, что моя любимая сестра забудет о том, на чьем горбу сидит, и станет воровать у меня леденцы, когда я сую ей бочку щербета. Нет, молчи! - Фиранд властным жестом перебил ее попытки оправдаться, и помахал перед ее носом клочками письма, которое в сердцах разорвал. - Я дам Эйрату то, о чем он просит, и если ты хоть словом поперек заикнешься, сейчас или потом, клянусь костями наших предков - я вышвырну тебя из дома, и ты присоединишься к тем, кого облагодетельствовала моим золотом. Поглядим, в котором месте окажутся их похвалы.
-Если такая твоя воля - я умолкнул навеки, - покорилась она, а мысленно прибавила: '... и нож дам, чтоб язык мне отрезать'.
- Именно такая, хватит с меня полумер, по горло сыт твоими кознями, Катарина.
Кажется, ее послушание благотворно подействовало на Фиранда. Он еще немного послонялся по залу, после сел в высокое кресло в центе зала, и устало откинулся на спинку. Все это время таремка молча разглядывала гобелен, расшитый сценой гнева Эрбата. В руках умелых вышивальщиц и ткачих, красная нитка будто ожили, запылали жгучими языками. Женщине хотелось взять один из них и затолкать Фиранду в глотку. После того пиратского нападения брата словно подменили, он сделался раздражительным по пустякам, отгородился от нее и больше не советовался. Катарина чувствовала себя отрезанной от его жизни, будто та пуповина, которая была меж ними, вдруг отсохла. Могло ли так статься, что одна пришмаленая борода тому виной? Таремка думала иначе. Не обошлось без советчиков, которые сказали Фиранду что-то настолько убедительное, что перевесило ее влияние. Знать бы кто да что...
- А теперь слушай мою волю. И не забывай об обещании молчать. - Лорд Ластрик помассировал переносицу, и продолжил. - В нынешний первый день недели я снова соберу Совет девяти, и дам Эйрату то, о чем он просит. И если выйдет, что твой проходимец врет, его ждет участь всякого лжеца - отрезание языка и виселица. А ты, раз заварила эту кашу, самолично принесешь Эйрату свои извинения. И будешь
