И кружится площадь: В поход! В поход! И звезды, как рой пчелиный. И годы, как гуси, над головой полощутся крыльями, мчат вперед. А время стекает над Москвой и празднует именины. Медвежьим басом гремит этаж: – Ведь это – Двадцатый Век! Ему отзывается гараж: – Да, это – Двадцатый Век! Совиным голосом, как в лесу, сирена стонет, летя: – Я тоже Двадцатый Век несу! Трамвай дребезжит: – И я! И вот мы заслушались и стоим в кружащемся колесе: и рыжий охотник, – собака с ним, – и девушка, и все. Мы вспомнили всё, что нам давно твердили, и вот летим сквозь голубеющее полотно в глубокий счастливый дым. 1932
СВАДЬБА
Окна настежь, ветки пляшут, Зелень тянется к гостям, Пар идет из полных чашек. За столом сидит Наташа, От жары платочком машет И смеется новостям. За столом сидит Наташа, – Гости пьют, потея, чай, – Кружевным платочком машет, От волненья через край Льет из чашки. Разалелась. А жених сидит рядком, Что ни час, теряет смелость, Шепчет скромным шепотком. А жених сидит, немея, Смуглолиц, голубоглаз. К потолку взлетают змеи Папиросного дымка. А жених, как в первый раз, Оробел, не сводит глаз С розоватого виска. Окна настежь, гости курят, Май по улицам идет, Хлещет веткой, балагурит У Наташиных ворот. Подал знак – поднялись травы И, шумя, пошли за ним. Ветки ломятся лукаво В папиросный едкий дым. Зацвела кривая яблонь, Над цветком висит пчела, Продремала и озябла, И проснулась от тепла. Хорошо тебе, Наташа, В наше время, в наши дни! Вся в румянце, утра краше, Хорошо тебе, Наташа, Вся и все тебе сродни: Эти яблони и травы, Эти гости и жених, Молодой механик бравый, Лучший, может быть, из них! Хорошо тебе, доярка, – Руки полные горят, Светят солнечно и ярко, – Будто мыла молоком. А жених – смущен и рад – Руки жмет, сидит рядком.
