…и сообразно логике событий издатель Перевалов сообщает, что очередной потенциальный спонсор пошел на попятную. У него внезапные финансовые проблемы. Печально, Андрей, но не все еще потеряно. Кажется, появился новый вариант. Некий предприниматель, кореец Ю. заинтересовался и… Словом, не надо отчаиваться, понимаешь?
— Что ж тут не понять? Козе ясно, что жизнь, подлюга, состоит из ожиданий и надежд.
— Да, так получается. А насчет моего предложения не надумал?
— Менять шило на мыло? Нет.
— Жаль, жаль. Заглядывай.
…и сообразно логике событий мой шеф Доронин А. Я., мрачный мой недруг, отказывает в 50- тысячной ссуде. Он показывает мне финансовые документы. Он скорбит, что тираж газеты падает, что типографские расходы растут, а рекламодатели предпочитают наших конкурентов.
— А компенсацию за отпуск досрочно нельзя получить? — спрашиваю я, исподлобья глядя на него, но он лишь хмурится, пожимает плечами.
— Извини, Кумиров. Ничем не могу помочь. Очередникам задерживаем выплату. — И за этим отказом я угадываю его давнее желание вообще расстаться со мной, инородным, трудно управляемым сотрудником.
…и сообразно логике событий вдруг начисто отказывают обе конфорки домашней электроплиты, наглухо забивается раковина на кухне, безнадежно перегорает старый телевизор. Затем на перекрестке около Дома печати, когда я в забытьи выхожу на красный свет, меня сбивает японская «Тойота».
Согласно логике событий, следует ждать неприятных вестей с материка от родителей.
В эти дни пожилая машинистка входит в кабинет со словами: — Андрей Дмитриевич, как понять эти художества?
— В чем дело? — враждебно спрашиваю я, ибо не терплю эту старую грымзу-истеричку.
— Вот это, вот это! — гневно тычет она пальцем в мою рукопись. И я вижу, что на полях страниц то там, то тут нарисованы маленькие, очень маленькие гробики и могильные кресты. — Как это понять?
В самом деле, как это понять? Когда и почему, в каком забытьи возникли страшненькие ритуальные символы?
— Извините, — грубо говорю я и тут же затушевываю ручкой эти рисунки. — Ничего это не значит. Бредятина.
Она, злобно фыркнув, уходит, унося рукопись, в полной уверенности, что я таким способом намекал на желательность ее скорой кончины… а я сижу напуганный, с испариной на лбу. Так, думаю. Вот уже до чего дело дошло, Кумиров.
И 10 июля, в обеденный перерыв, когда редакция пустеет, звоню на квартиру Яхнину. Я не рассчитываю застать его дома в это время. Холостяк и богатей, Молва предпочитает, наверно, престижные рестораны вроде «Сеула»… но генеральный директор неожиданно откликается деловым голосом: — Слушаю. Яхнин.
— Ну вот, слушай, — без предисловий говорю я, — на сегодняшний день могу заплатить тебе лишь проценты от займа.
— Что-что? Кто это говорит?
— Некто Кумиров. Твой однокашник.
— Андрюха, ты! Здорово, старичок. Извини, сразу не признал. Так что говоришь?
— Говорю, что даже в международных расчетах, насколько мне известно, допускается выплата лишь процентов с отсрочкой основного долга. Так или нет?
— Кумир, старичок! Я поражен. Откуда такие познания?
— Иногда читаю газеты.
— Ну, молоток! Не ожидал от тебя. А говоришь, что бездарь в коммерции.
— Так оно и есть.
— Да, Кумир, кое в чем ты не шурупишь. Ты слышал, какой нынче банковский процент с кредита?
— Знаю, что большой.
— Да, старичок, да! Грабительский, как говорят в народе. А я тебе предоставил по-приятельски символический. Отсюда что?
— Что?
— А то, что я могу раздеть тебя догола, если захочу. Сделать тебя вечным своим галерником. И очень просто, старичок. Возьму твои жалкие копейки, дам отсрочку еще на месяц и закачу сто пятьдесят процентов с основной суммы. Соображаешь? — по-простецки вопрошает он.
— Соображаю.
— А зачем мне, Кумир, насиловать однокашника? Зачем, а? Поэтому ты уж поднапрягись и пятнадцатого в двенадцать ноль-ноль по местному, будь добр, выложи всю сумму целиком, ладно?
— Пятнадцатого вряд ли смогу, Молва, — глухо отвечаю я.
— Андрюха, старичок, не огорчай меня. Смоги. Не заставляй меня прибегать к помощи своих нукеров. Они ребята жестокие, неинтеллектуальные. Понимаешь?
— Понимаю, Молва. Но ты мне скажи: неужели тебе так крайне нужна эта сумма? Обанкротишься без нее?
— А вот это, извини, не твоего ума дело, старичок. Башли, конечно, смешные, но ты их верни. А там видно будет. Может, мы их совместно пропьем.
Неужели в ответ мой голос дрогнул, дал слабину, унизился до мольбы?
— Еще месяц, Молва, на таких же условиях, и я выкручусь.
— Нет, старичок, нет. Завязано. Через пять дней жду. Гульнем.
— Гад ты все-таки, Молва! — ненавистно вырывается у меня.
— А вот это, Кумир, ты зря. Обижаешь. Не люблю.
— Видит Бог, когда-нибудь тебя зарежут, Молва. Твои же коллеги.
Он залился молодым, здоровым смехом.
— Ох, старичок, развеселил! Знал бы ты, в каких переделках я побывал, тебе, гуманоиду, и не снилось! Правда, глоток никому не резал, но вертеться приходится, старичок, ох, приходится! В ломбарде был? — внезапно спросил он.
— На кой хрен мне там бывать?
— А там башли дают, старичок, ты разве не знаешь? Заложи свое золотишко.
— Какое золотишко?
— Ну, обручальные кольца, к примеру, то-се.
— Нет у нас в доме золота. И бриллиантов тоже.
— Ну-у, старичок, это ты уж совсем того… как твоя жена терпит такую жизнь? Гляди, можешь потерять ее… Продай что-нибудь из меблишки.
— Нет у нас меблишки. Тахта, стол, шкаф.
— Ну, телевизор, ну, видик. Что-нибудь есть у тебя… твою мать, писатель хренов! — разъяренно вдруг орет Яхнин.
— Ладно, падла, не трудись подсказывать! — ответно ору и я с красной мутью в глазах. — Получишь свои башли, сука, даже если детские игрушки придется продать, понял?
— Вот это разговор, — внезапно примерно произносит он. — Теперь узнаю старого кореша Кумира. А то разнылся, рассопливился, как девка при течке. Жду, родной, жду пятнадцатого, — собирается положить трубку.
— Эй! — окликаю я. — Погоди!
— Чего еще, старичок? Закругляйся. Спешу. Делишки.
— А если, скажем, так… — Я вдруг начал заикаться. — Если я… в порядке компенсации… устрою для тебя рекламную статью в газете? Расскажу, как ты взобрался на Олимп, какой ты талантливый коммерсант… как?
