напоит собой.
Берза услышала всплеск, громкий, словно в воду упало что-то большое. Может гнилушка, лежавшая поперек оврага, переломившись надвое, рухнула вниз? Или олень, перебираясь через ручей, неловко поскользнулся? Необъяснимое беспокойство заставило сердце забиться чаще. Берза пошла на звук, продираясь по глубоким сугробам через плотные заросли. На дне лежал человек. Он пытался подняться, но выходило плохо. Ноги не слушались, правая рука слепо, неловко искала, за что ухватиться, левая не двигалась. Наконец, поймав ветки куста, издавая глухое рычание, человек попытался подтянуться, отталкиваясь ногами, мокрыми, облепленными снегом. Было видно, что силы оставили его, их хватило лишь на то, чтобы перевернуться с живота на бок и продвинуться вперед на полшага.
Берза рванулась на помощь, треща кустами, забыв всякую осторожность. Она выкрикнула его имя. Зная, что он не услышит, она звала его снова и снова. Ни звука, как и всегда, когда он уходил в закат...
'Повернись!'
Человек с трудом поднял голову, но Берза так и не увидела его лица: глаза заслезились, словно луковым соком брызнули. Берза нещадно терла их. Наконец, открыла...
Горящая лучина сухо потрескивала, отгоняя тьму. Мата присела на край постели, положила теплую, мягкую ладонь на лоб девушки. В ногах сидел Весулк и смотрел умными глазами, чуть склонив голову набок.
— Опять видела его?
Берза медленно кивнула.
— Тот же сон?
Девушка покачала головой.
— Мучает твою душу Залмоксис. Я бессильна помочь, ты сама должна разгадать эти сны. Верно, в том воля бога.
Тармисара поцеловала девушку в лоб, встала.
— Рассветет скоро. Ночью сильная метель была. Беспокойство какое-то у меня. Не могу объяснить. Со вчерашнего дня душа не на месте, сердце давит.
Едва заморгало на востоке сонное солнце, Тармисара вышла из дому, направилась в хлев к скотине. Берза села на постели, опустила босые ноги на холодный земляной пол. Подошел Весулк, улегся прямо на ступни, обогрел.
Девушка потянулась к лучине, заменила прогоревшую новой. Вставать пора, чего расселась, лентяйка? Воды с ручья натаскать. День зачинается, столько дел...
Что-то не давало ей пошевелиться. Берза закрыла глаза, вслушиваясь во тьму. Сердце билось, как птица в клетке.
Явственно послышался всплеск. Берза вздрогнула, посмотрела на ведро возле входа. Пустое.
Мерещится?
Сердце не унималось, а щеки горели, как при болезни. Весулк встал, ткнулся головой в живот. Пальцы девушки зарылись в густой мех, потрепали ласково.
'Ты сама должна разгадать эти сны...'
Всплеск. Далеко-далеко в чаще, а будто бы совсем рядом. Руку протяни. Она не могла его услышать, но слышала. Как? Она не смогла бы объяснить этого, даже если бы могла говорить. Никому, даже мате, которую в округе считали ведьмой.
Мата не ведьма. Она просто много знает о травах и хворях людских. Так много, что это иной раз пугает даже тех, кто ищет ее помощи.
Тармисара 'слышала' Берзу. Говорила — так было не всегда, не один год прошел, прежде чем научилась. Да и как научилась, сама не понимала. Просто в один прекрасный день 'услышала'. Случилось это давно, Берза то время едва помнила. Она знала, что не родная мате, та рассказала сама. Кто ее настоящие родители, девушка не знала. Тармисара отговаривалась неведением.
'Откуда я взялась?'
'Я нашла тебя. Бендида[29] подарила'.
Бендида подарила. И больше ни слова об этом. Как ни старалась Берза, не смогла добиться ничего.
Тишина. Еле-еле слышно, как мата в хлеву негромким заговором гнала скотьи хвори от немногочисленной животины, нескольких коз и свиней.
Стон. Где-то там, далеко в лесу, чья-то душа рвалась в отчаянии, цеплялась за умирающее тело.
Весулк вскинулся, шерсть распушилась. Пес глухо заворчал. Берза вскочила, торопливо принялась одеваться. Натянула мужские штаны, верхнюю рубаху, теплую безрукавку из волчьей шкуры. Схватила маленькие снегоступы и выскочила из дому. Лицо обдало холодом.
Весулк крутился под ногами.
'Бежим, Малыш, бежим скорее!'
Пес взвился на задние лапы, взрыкнул и припустил в предрассветные сумерки, словно знал, куда бежать. Берза, торопливо подвязав снегоступы к ногам, бросилась за ним, не задумываясь, повинуясь беззвучному, необъяснимому словами зову.
Мокрый снег хрупал под ногами, проминался, принимая в себя ноги по щиколотку. Снегоступы- плетенки жалобно трещали, временами цепляясь за сучья поваленных лесин, укрытых белоснежным ноздреватым ковром. Берза шла все быстрее, почти бежала, не разбирая дороги, ломилась сквозь сонный черный лес. Колючие ветки хлестали по лицу, она не замечала их. Как одержимая рвалась вперед, едва различая приметные места. Вот любимая елочка-шатер. Сколько раз отдыхала она здесь, спрятавшись от всего мира под ее массивными колючими лапами, устало опустившимися до самой земли. Кормила крошками доверчивых синиц, да вела беззвучные беседы с Добрым Волком о снах. А тот сидел рядом с умным видом, вывалив язык и склонив голову на бок...
Вот и глубокий овраг с ручьем на дне.
Всплеск.
Стон.
'Подожди! Потерпи немножечко, не умирай!'
Плетенка на правой ноге, наконец, развалилась. Нога сразу провалилась по самое... откуда растет, короче. Вот навалило снега-то. За одну ночь всего.
Берза попыталась двинуться дальше. Увязла. Весулк скакал по сугробам, фыркая. Ему тоже тяжело. В другой раз Берза поулыбалась бы его смешным прыжкам, но не теперь.
Из-за облаков выглянуло солнце. Девушка зажмурилась. Огонек, сорвавший ее из дому, уже угасал. Берза разревелась беззвучно. Вздрагивая от рыданий, размазала слезы по щекам.
'Не умирай!'
Стон.
Берза рванулась вперед, едва не ползком добралась до края крутого обрыва. И увидела на дне человека.
Тьма окутала разум всего на одно мгновение, а потом он снова стал видеть. Хотя смотреть вокруг не на что.
Туман. Бледная дымка. Протяни вперед руку, и она по локоть утонет в холодной влажной мути, плотной пеленой застилающей глаза. Всего одно движение и руки нет. Здесь вообще ничего нет, только тусклая серая пустота, окутанная полумраком. Бесконечное пространство мертвой тишины. Ничто посреди нигде...
'Ты боишься смерти?'
Он ответил не сразу, но, все же, помедлив, кивнул.
'Смерть — это забвение, небытие. Я умру, и меня никогда уже не будет. Никогда-никогда. Это страшно. Я боюсь смерти, Стакир'.
Кузнец покачал головой.
'Я всегда удивлялся, как вы можете быть хорошими воинами с такой верой'.
'А что говорит о смерти твой народ?'
'Мы не боимся ее. Можно бояться тяжелой раны, бояться боли, но не смерти. Смерть — это река. Грань между мирами. Мы просто переходим реку, идя вслед за оленем, который указывает путь'.
'Мы тоже идем через реку'.
