Эрни пожал плечами.
— Придумаем что-нибудь.
Боль в ногах не помешала Ингрид улыбнуться. Она часто говорила эту фразу Эрни, и ей было забавно слышать собственные слова в устах ребенка.
— Конечно, придумаем, — ответила она, пытаясь остаться серьезной.
Когда Ингрид отпирала входную дверь, Ральф возвышался над ней как башня, и это не доставляло ей никакого удовольствия. Едва дверь открылась, как Эрни устремился вперед. Ингрид остановилась на пороге, повернулась к Ральфу и сказала:
— До завтра. Увидимся в офисе.
Но такого самоуверенного человека, как Ральф, смутить было невозможно.
— Вы слышали, что сказал сын. Нужно придумать, что делать с вашими ранеными ногами.
Она не хотела, чтобы Ральф заботился о ней. Не хотела, чтобы он входил в ее дом.
— Они вовсе не раненые. Кроме того, мне предложили табуретку, — напомнила она.
— Но это предложение лишит беднягу Эрни сидячего места, — парировал он. — Я могу предложить альтернативу.
Ингрид не хотелось думать, что это за альтернатива.
— Спасибо. Со мной все в порядке.
— Вы имеете дело со специалистом в области массажа, — предупредил он. — Во время соревнований то и дело возникали проблемы со ступнями и лодыжками. Я знаю несколько отличных способов борьбы с мозолями.
О Боже, массаж стоп! Соблазн был слишком велик, и Ингрид сдалась.
— Ну… разве что на несколько минут…
— Вот и отлично. Я не вынесу, если больные ноги отвлекут вас от работы. У нас с вами очень много дел.
Тут Ингрид одолели сомнения. Ральф наверняка хочет помочь ей из эгоистических соображений. Она начала жалеть, что не согласилась на его щедрое предложение, но было уже поздно: Ральф следом за ней вошел в коттедж.
— Красиво у вас, — сказал он, оглядевшись.
Входная дверь открывалась прямо в гостиную, которая до сих пор казалась Ингрид просторной. Но в присутствии Ральфа потолок стал низким, а комната маленькой.
Тем временем не моргнувший глазом Ральф осматривал вещи, которые делали коттедж уютным. Обычно это были семейные фотографии, в том числе два портрета Сулы, но, к счастью, недавно Ингрид отдала их в мастерскую сменить рамки. Поэтому можно было не бояться, что Ральф узнает Урсулу. Ее скромный букет из орхидей и папоротника не шел ни в какое сравнение с охапками свежих цветов, ежедневно доставлявшихся в замок, но Ральф понюхал их и одобрил.
— Большинство видов орхидей не имеет запаха. А наши герольштейнские пахнут, да еще как! Это просто поразительно.
Она скрестила руки на груди, но потом опустила их, не желая выглядеть оправдывающейся. О причине, которая заставляла ее оправдываться, Ингрид вспоминать не желала.
— Знаете, я как-то об этом не думала.
И совершенно напрасно, сказал ей слегка укоризненный взгляд Ральфа.
— Когда я колесил по миру, выступая в соревнованиях, то очень тосковал по запаху орхидей. Мы слишком привыкаем к тому, что видим каждый день, и перестаем его замечать. Я в полной мере оценил этот запах только тогда, когда лишился его.
Замечание Ральфа тронуло Ингрид до глубины души, хотя он вряд ли стремился к этому. Именно так она думала о своих родных. Жалела о каждой упущенной возможности доказать сестре свою любовь. Ее родители не были совершенством, но это были родные ей люди, и она всегда будет ощущать их потерю.
— Пойду посмотрю, как там Эрни, — сказала она, пытаясь избавиться от мыслей, вызванных словами Ральфа.
Ральф бросил взгляд сквозь двойные двери, быстро встал и направился в детскую.
Эрни увлеченно собирал пазлы.
Увидев входящего Ральфа, Эрни поднял голову и улыбнулся.
Обычно Ингрид настаивала на том, чтобы после школы они немного погуляли, но сегодня выйти на улицу было выше ее сил.
— Ну-ка покажи, чем ты тут занимаешься! — Ральф потрепал мальчика по черноволосой головке.
В этот момент раздался оглушительный звонок, хотя входная дверь осталась приоткрытой.
— Входи, Густав. Эрни в другой комнате, — сказала Ингрид рыжему мальчику, который и без того устремился туда.
— Значит, это и есть Густав? — спросил Ральф.
Она кивнула.
— Сынишка главного агронома Рихарда Штайна и его жены Кири. Они живут в соседнем доме. Густав и Эрни — закадычные друзья. Нужно дать им молока с печеньем. Как только эти мальчишки собираются вместе, пиши пропало. Ничто не может заставить их оторваться от игры. Они скорее умрут с голоду, чем отвлекутся на еду.
Но Ральф преградил ей дорогу.
— Я сам сделаю это. А вы посидите. Похоже, каждый шаг причиняет вам боль.
Это была правда. Ох, если бы у нее были силы спорить с ним… Именно она должна позаботиться о Эрни — если позволить Ральфу общаться с сыном, он легко догадается, кто есть кто. Ингрид попыталась протиснуться мимо него, но споткнулась и издала невольный стон.
Ральф усадил ее в ближайшее кресло.
— Сидите, — велел он. — Это займет всего несколько секунд. Потом настанет ваша очередь. Где у вас печенье?
Ингрид показала рукой на кухню, злясь на себя за то, что позволила этому случиться. Если бы она выбрала обувь с умом, то не оказалась бы в таком дурацком положении.
— Молоко в холодильнике, стаканы на полке сверху, а домашнее печенье — за ними. В кувшине в виде игрушечного медведя.
— Домашнее, вот как? А большим мальчикам молока и печенья случайно не положено?
Фраза была слишком интимной, чтобы внушать спокойствие, но отказать Ингрид не могла.
— Угощайтесь сами.
Прислушиваясь к тому, как Ральф хозяйничает на ее кухне, Ингрид была вынуждена признать, что расслабиться на несколько минут и позволить кому-то другому позаботиться о полднике довольно приятно. Быть матерью-одиночкой означает все делать самой, не имея возможности разделить с кем-то хлопоты и домашние обязанности.
Сегодняшний день — исключение из правил, напомнила себе Ингрид, борясь с желанием закрыть глаза. Она сама выбрала такую жизнь; придется вести ее, пока она будет оставаться матерью Эрни. Ей никто не нужен, а уж Ральф Дикс — меньше всех на свете.
Ральф отнес мальчикам молоко и, выяснив у Эрни, какой кофе любит мама, взял две чашки, положил печенье на блюдца и пошел в гостиную. На все про все ушло двадцать минут.
На пороге он застыл как вкопанный.
Ингрид спала в кресле.
Он тихо вошел в комнату, осторожно поставил чашки на угловой столик, затем оглянулся, заметил под журнальным столиком кожаную табуретку и вынул ее. Когда он положил на нее ноги Ингрид, она слегка пошевелилась, пристроилась поудобнее, но не проснулась.
Он сел на стул напротив, взял чашку, но пить не стал. Ингрид очень напоминала Спящую Красавицу. Интересно, что она скажет, если ее разбудят поцелуем?
Ральф нахмурился. Ингрид уже дала понять, что он ей не нравится. Почему? — подумал он. Да, конечно, он не идеал, но она слишком мало его знает. Откуда взялась ее нескрываемая антипатия?
Он задумчиво пригубил чашку и посмотрел в соседнюю комнату, где играли двое мальчиков. Эрни был
