— То есть Генри тебе их все-таки подарил?
— Я же сказала, нет… — Терпеть все это больше не было никаких сил. Элизабет решительно поднялась. — Я иду спать. — И направилась к двери.
— Ты позволишь задержать тебя на минутку? — Что-то в его голосе заставило ее резко остановиться. — Тебе это может пригодиться.
Она обернулась и увидела, как он протягивает руку за письменный стол и достает небольшой чемоданчик. Это был ее чемоданчик.
— Где ты его взял? — Изумлению Элизабет не было предела.
— Нашел у тебя в шкафу, сегодня утром. Пока ты была в ванной, я не терял времени и кое-что собрал на тот случай, если нам придется остаться здесь ночевать.
Она захлебнулась от такой наглости.
— Значит, ты все это подстроил.
— Мне казалось, что этот вопрос ты уже для себя решила.
— А вот и доказательство! Зачем тебе это понадобилось?
— Если память мне не изменяет, и на этот вопрос ты ответила.
— Но ты обещал ничего не говорить Ричарду.
— И не скажу, что бы ни случилось.
— А что может случиться? — испуганно встрепенулась она.
Он пожал плечами.
— Кто его знает? Если хочешь чего-нибудь горячего перед сном, я нашел банку шоколада…
— Нет, не хочу, спасибо.
— Совсем не хочешь? Это может помочь заснуть.
— Не нужна мне твоя помощь, — сдавленно проговорила она.
— В таком случае приятных сновидений.
Вдруг он подошел совсем близко, обхватил ладонями ее лицо и, бесстыдно-чувственными глазами остановившись на губах, предложил:
— А что, если нам поцеловаться на сон грядущий, в память о былом?
— Нет! — Ее возглас прозвучал сердито и испуганно.
— Что это вдруг? Кого ты боишься, меня или себя?
Она не успела ответить. Опередив ее протест, он наклонил голову и, захватив губами ее рот, закрепил поцелуем свое непререкаемое мужское право.
Губы у нее беспомощно приоткрылись, Куинн обхватил ее руками и крепко прижал к себе.
У Элизабет закружилась голова, она обмякла в его объятиях, и мир пропал, остались только руки Куинна, его голодные и жадные губы.
Она уже готова была сдаться, когда в подсознании прозвучал сигнал тревоги. Собрав последние силы, Элизабет вырвалась и, зажав рот ладонью, стояла, шатаясь, как пьяная, с потемневшими, ошеломленными глазами. Казавшийся не менее ошеломленным Куинн пыхтел, словно после забега.
Он очнулся первым.
— Для поцелуя на сон грядущий, пожалуй, слишком возбуждающе, — прохрипел он. — Похоже, твои опасения были не напрасны… А как насчет того, чтобы провести ночь в моих объятиях? Ты не передумала?
Выражение неприкрытого желания на его лице поразило ее.
— Нет, не передумала, — отозвалась она и повернулась к двери.
— Не забудь свои спальные принадлежности, — напомнил он и тихо добавил: — Если передумаешь, я буду тебя ждать.
Подхватив чемоданчик и сумочку, Элизабет устремилась к себе, едва держась на трясущихся ногах.
Уже в своей комнате она опустила вещи на низкий сундучок и, дрожа, села на кровать. В дверь был врезан замок, но она знала, что запираться нет необходимости — Куинн не придет, он дождется, чтобы пришла она.
Нет, ей нельзя, ни в коем случае нельзя с ним связываться. Это было бы полным сумасшествием.
Однако воспоминание о его страсти, словно огромный кулак, сжимало ей сердце. У нее болела грудь, воля готова была изменить ей.
Этого нельзя было допустить.
Склонив голову, крепко сцепив руки, Элизабет боролась со своим желанием.
И победила.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Она оглядела просторную комнату: белые стены, низкие потолочные балки, половицы из мореного дуба, старинная мебель. Она всегда любила эту комнату за простоту и вид на бухту и старый город.
Как и говорил Куинн, все осталось почти без изменений. На кровати лежало ее любимое лоскутное покрывало ручной работы, в ванной висели полотенца ее любимого персикового цвета, как будто в доме ждали ее возвращения.
В шкафу еще осталось кое-что из одежды, кругом были разбросаны ее личные вещи: дорожный будильничек, очки, программка поп-концерта, а на пузатом комоде в простой деревянной рамке стояла фотография ее и Генри.
Элизабет долго смотрела на снимок. У Куинна была фигура как у отца, однако в остальном на Генри больше походил младший сын. Оба были курносыми, у обоих была небольшая щель между верхними передними зубами.
Генри был добрым и внимательным, действительно хорошим человеком. Он скупо улыбался, но обладал отменным чувством юмора. Этот сильный человек, ростом под два метра, мухи не обидел бы.
С пышной копной серебристых волос, с моложавым лицом, он казался значительно моложе своих лет.
Фотография была сделана в тихий солнечный день на исходе лета. На Элизабет было простое ситцевое платьице и босоножки, волосы собраны в хвостик. Она казалась беспечной девчонкой.
Генри, в свободных брюках и рубашке с короткими рукавами, покинул свое кресло, чтобы совершить ежедневную прогулку вдоль террасы. В одной руке он держал трость, второй опирался на плечи Элизабет.
Он отпустил какую-то шутку, Элизабет засмеялась, подняв к нему лицо, и тут явился Пери с фотоаппаратом.
Обстановка была радостной и невинной, но теперь она видела, что при желании все можно было истолковать совсем иначе.
Чего Куинн, конечно, и не преминет сделать.
Элизабет вздохнула и поставила фотографию на место.
В голове снова завертелись мысли о Куинне. Она открыла чемоданчик — он ничего не забыл: кроме рубашки и пеньюара, лучшего, из атласа цвета слоновой кости, положил две пары трусиков, туфли на низких каблуках, две пары колготок, тонкое шерстяное платье, юбку, свитер и запасную косметичку. Элизабет невольно восхитилась: иному мачо ничего такого и в голову не пришло бы, подумала она, залезая под душ. А если бы и пришло, он отмахнулся бы от этой мысли как унижающей его достоинство.
Но Куинн всегда был непредсказуем: то суровый и грубый, то нежный и ласковый, то заботливый, то беспардонный.
Она так и не поняла, какой он на самом деле, она просто любила его глубоко и страстно, так что сама себе удивлялась.
Откуда же эта странная идея — выйти замуж за Ричарда? Пока в ней живо чувство к первому мужу, не может она выйти за другого.
Вот только Куинн ей не муж…
