Всю следующую неделю работы у Жанны было столько, что едва оставалось время подумать об отдыхе. Требования взбалмошной знаменитости к своей компаньонке росли день ото дня. Если Жанна не сидела за машинкой или не бежала с поручением на почту, то уж непременно ей находилось новое занятие: причесывать хозяйку, массировать ей ступни или с помощью крема и пудры пытаться сглаживать морщины на лице писательницы, обладавшей когда-то яркой своеобразной красотой.
Впрочем, и сейчас еще, собираясь поужинать в казино или на яхту каких-нибудь богатых приятелей, Милдред надевала одежду сочных, величественных тонов и при этом выглядела довольно импозантно. Жанну же в нежно-голубом платье или бархатных узких брюках и белой блузке она считала ужасно непривлекательной.
Как-то раз за ужином Жанну по ошибке приняли за родственницу Милдред и пригласили участвовать в вечеринке на одной из яхт.
— Господи, да это же всего-навсего моя секретарша! — с пренебрежением воскликнула Милдред, тут же отослав Жанну в номер, и несколько дней потом девушке накрывали столик отдельно, пока сама Милдред завтракала и обедала с друзьями.
Впрочем, Жанна и не возражала. Так спокойно было сидеть в одиночестве у окна, из которого открывался дивный вид на море, или взглядом искать в ресторане ту запомнившуюся ей красивую пару, очередной раз задаваясь вопросом, не любовники ли они.
Странно, что их не видно. Может, испанцу и его даме так хочется быть вдвоем, что они и есть предпочитают у себя в номере? А может, они просто-напросто выписались из отеля и вернулись в Испанию?
Жанна усмехнулась. Нет, определенно, она начинает так же, как Милдред, совать нос в чужие дела и при виде каждого нового лица сочиняет какую-нибудь историю. И все-таки интересно, почему же красавец-испанец довел до слез ту хорошенькую женщину. Ведь верно говорят, любовь далеко не всегда приносит радость. …И он так удивился, когда столкнулся с Жанной там, среди мимоз. Она и сейчас затрепетала, вспомнив черные глаза, глядящие прямо в душу. Все в нем свидетельствовало о знатном происхождении; вероятно, он из какого-нибудь старинного иберийского [1] рода, в котором привыкли отдавать приказания и встречать в ответ беспрекословное повиновение. Да, этот человек явно ни в чем не знает отказа особенно если речь идет о женщинах.
До сих пор никто из мужчин не занимал мысли Жанны так, как смуглый незнакомец. В Лондоне она, кроме работы, почти нигде не появлялась. Сверстники казались ей примитивными и неинтересными: все их желания ограничивались танцами под оглушительно громкую музыку да вороватыми поцелуями и не уклюжими объятиями в последнем ряду темного кинозала. Побывать в их томительно скучном, простоватом обществе достаточно было один раз — больше Жанну к ним не тянуло.
Однако и у нее, с детства обделенной любовью сироты, имелось тайное желание. Когда придет время влюбиться, ее избранником станет настоящий мужчина, который не пожалеет для нее нежных слов и поможет ей ощутить себя любимой.
Однажды воскресным утром Жанна, которая всю неделю не разгибаясь просидела за машинкой, решила отдохнуть. Она поднялась очень рано и отправилась прогуляться на побережье. Блистающее на солнце море, поверхность которого рябили барашки кремовой пены, было пустынно, берег — тоже, если не считать нескольких рыбаков, развешивавших на изъеденном солью полувыцветшие сети. На песке лежали небольшие лодки, распространяя вокруг запах рыбы и сохнущего дерева.
Стояло великолепное яркое утро, когда так здорово ощущать себя молодой и полной сил, так приятно идти по похрустывающему песку, и слышать крики птиц, носящихся над синею бездной. Однако Жанну и сейчас тревожили беспокойные мысли. Ее имя стало что-то слишком часто слетать с губ Милдред, и переносить это все труднее. Чем дальше от Англии, тем требовательнее и надменнее становится хозяйка, будто не сомневается, что за десять фунтов в неделю приобрела себе рабыню.
Утешением Жанны оставались здешнее солнце, изумительное море, пляж да великолепные мимозы и милые карликовые пальмочки, чьи кроны непрестанно шелестели на ветру. Девушка снова пожалела, что она не художник, и, подбирая плоскую белую гальку, принялась швырять ее в накатывающиеся на берег волны. К сожалению, она так и не нашла времени купить купальник; плавать Жанна, правда, не умела, но было бы так славно хоть поплескаться в волнах у берега.
Однако, похоже, в этот ранний час уединением наслаждалась не она одна. Среди невысоких волн мелькала чья-то голова, и загорелые руки двигались почти в танцевальном ритме; пловец направлялся к берегу. Это оказался сухощавый и сильный муж чина. Что-то настолько знакомое было в нем, что Жанна замерла, пораженная. Камешки выпали из ее пальцев, и у нее неожиданно перехватило горло. Ближе, еще ближе, вот он уже выходит из воды, ступает на берег… Он обнажен! Она с трудом перевела дыхание, попыталась взять себя в руки и быстро пошла прочь с бьющимся от волнения сердцем и пылающими щеками. Значит, испанец не уехал с Лазурного берега! Он все еще здесь, встает, рано, и явно не ожидал, что в это время на берегу окажется девушка.
Жанна дошла до ближайшей лодки и, укрывшись за нею, встала спиной к морю, стараясь успокоиться. Теперь понятно, почему он показался ей похожим на пантеру! Худощавый, подвижный, такой же гибкий, как эти великолепные огромные кошки, и мускулы так же перекатываются под упругой гладкой кожей. И ни малейшего признака стыдливости: заметив ее, он не ринулся обратно, под прикрытие волн, а спокойно продолжал идти к берегу, обнаженный, бронзово-смуглый, похожий на статую Аполлона в языческом саду.
Должно быть, он оставил полотенце и одежду где-то неподалеку, под скалой, и оделся очень быстро, потому что когда Жанна, постояв немного у лодки, уже собиралась идти к отелю, она услышала хруст песка за спиной и голос:
— Вот мы и встретились снова, сеньорита, и опять напугали друг друга.
Она обернулась, чувствуя, что при его приближении щеки ее вновь вспыхнули ярким румянцем, смущенная словами, произнесенными на безупречном английском с легким акцентом на шипящих звуках.
— Я… я считала, что на берегу никого, кроме меня, нет, — Жанна старалась говорить спокойно.
— Я тоже так полагал, — в черных глазах мерцала усмешка: мужчина был уверен, что его видели в костюме Адама, с искрящимися на смуглой коже капельками воды. Теперь, одетый в тонкий шерстяной свитер и черные брюки, он выглядел по-прежнему изящным, ловким и опасным.
— Вы умеете плавать, сеньорита? — Черные волосы испанца влажно поблескивали после купания. С небрежным видом он достал из кармана портсигар и предложил его Жанне.
— Нет, благодарю вас, я не курю и плавать тоже не умею.
— О, старомодная девушка среди испорченных цивилизацией туристов, — мужчина прикурил от зажигалки и выпустил из ноздрей тонкую струйку дыма, пристально рассматривая Жанну.
Вблизи он казался еще красивее, но не самодовольной картинной красивостью кинозвезды; хотя у него было тонкое лицо с характерными романскими чертами, однако улыбка его вовсе не очаровывала, и взгляд таил в себе что-то недоброе. Жанне показалось, что в душе он подсмеивается над нею, девушкой, которая не курит, плавать не умеет, да еще и краснеет при виде обнаженного мужчины.
— Вы ведь живете в отеле «Сплендид», не так ли? Я видел вас с какой-то тучной дамой в ужасающих одеждах. Однако на вашу мать она не походила. Наверное, тетка?
Черные брови насмешливо вздернулись, и Жанна не смогла сдержать улыбки, услышав такую оценку Милдред, считавшей себя еще весьма привлекательной для красивых мужчин.
— Миссис Нойес — моя хозяйка, — пояснила она. Знаменитая романистка, а я — печатаю под диктовку то, что она сочиняет.
— Понятно, — все с тем же небрежным видом незнакомец затянулся сигаретой. — Да, эта женщина, похоже, способна наделать много шуму.
Оценив сарказм, заключенный в этой фразе, Жанна, не удержавшись, громко расхохоталась. Нет, все-таки Милдред стоило бы послушать, какие шуточки отпускает на ее счет этот странный человек. Впрочем, Жанна с самого начала поняла, что он довольно жесток. Разве не из-за него тогда плакала женщина?
— Однако в вас нет ничего из персонажей вашей хозяйки, — заметил он, выдавая этим, что знает о
