познакомились и вместе пообедали, а потом поговорили об Англии и о том, что они там делали, а также об Испании, обнаружив, что их впечатления об этой стране совпадают, Венеция решила, что было бы невежливо не предложить ему добраться до желаемого места на машине.
— Мне очень хочется попасть туда сегодня днем, — объяснил мужчина, — там поблизости есть городок, где будет проходить фиеста.
— Я подвезу вас. Я тоже еду в parador.
Он был в восторге. Помог уложить пакет с едой и стулья в багажник автомобиля и охотно поддерживал разговор, пока они ехали по выжженной солнцем земле. В parador, как обычно, царили тишина и прохлада. Для них нашлись комнаты, и прежде чем разойтись по номерам, Венеция спросила:
— А где город, в котором проводится фиеста? Там будет что-нибудь интересное?
— Не могу обещать, но думаю, что да. Вы хотите поехать?
— Еще не решила.
— Я мог бы сопровождать вас.
— А я могу вас подвезти.
— Договорились. Когда вы хотите ехать?
— Понятия не имею.
— Скажем, часов в шесть? Успеете отдохнуть и выпить чашечку чего-нибудь.
Венеция согласилась. Она оставила Дэвида Бакфорда и пошла в прохладный, тихий номер. Обида на невнимание дона Андре немного улеглась, и девушка радовалась тому, что ее ждут хоть какие-то развлечения. Интересно, подумала она, вернулся ли сеньор и получил ли записку. Она бы предпочла поблагодарить его лично, но не сомневалась, что он был рад отделаться от нее — носительницы иностранного вольнодумства. Такого, например, как путешествие по стране без сопровождения дуэньи и купание в бикини, таком малюсеньком, что шокировало хозяев, а также появление на прогулке верхом в джинсах и свитере. Ее, наверное, считают ужасным человеком и неподходящей компанией для сеньорит.
Приняв ванну и немного отдохнув, Венеция позвонила и попросила принести в номер кофе. Затем переоделась в легкое белое платье и удобные белые сандалеты и пошла встречать Дэвида Бакфорда.
Они немного разочаровались, увидев, что город, где проводилась фиеста, беден и малоинтересен в архитектурном отношении. Его выложенные булыжником улицы были чрезвычайно узкими, а площади — пыльными и раскаленными от горячего солнца. Но сегодня все свободное пространство было заполнено приехавшими на ярмарку машинами. Из громкоговорителей доносилась громкая хриплая музыка, кружились карусели. Везде, где возможно, стояли ларьки, и Венеции показалось, что в большинстве из них торговали цыганки. Изделия были самыми дешевыми и очень низкого качества, от пластмассовых ведер и домашней утвари до дешевых игрушек и невероятно безвкусных украшений. Здесь были тысячи четок. Молодые цыганки держали на руках крошечных, болезненных на вид детей, покрытых сыпью, а некоторые из них сидели на крылечках домов и на глазах у всех кормили их грудью. Больше всего здесь было лотков со всевозможными липкими и яркими сладостями. Над сладким великолепием вились тучи мух, облепляя детей и сласти.
При появлении Венеции и Дэвида дети сразу окружили их, выпрашивая песеты.
Дэвид предупредил:
— Ничего не давайте им, иначе они не оставят вас в покое.
Но Венеция раздала все деньги, чтобы малыши могли покататься на карусели или купить липкую конфету.
Гирлянды ярмарочных огней зажглись, когда стало темнеть. Это явилось сигналом для людей высыпать из домов на улицу. Особенно выделялись девочки лет пяти, одетые, как взрослые дамы, в длинные многоярусные юбки — ярко-розовые или белые в горошек, с шалями, на высоких каблуках и с красивыми гребнями в волосах. Девчушки очень гордились тем, что ими все восхищались. Народу прибывало с каждой минутой, особенно когда закончилась месса и к шумной толпе присоединились выходящие из церкви. Немедленно перед церковью установили огромную сверкающую шарманку.
Венеция и Дэвид смешались с празднующими. В плачущие звуки шарманки вмешалась мелодия оркестра, на полной скорости приближающегося к ним. Множество людей шли в ногу с оркестром.
— Куда они идут? — спросила Венеция. — Пойдемте с ними и посмотрим.
— Тогда держите меня за руку. Вы рискуете потеряться в толкучке.
На узкой улице, переходящей в еще более узкую, и в самом деле была страшная давка. А желающие повеселиться все прибывали и прибывали. Венеции приходилось чуть ли не бежать, чтобы поспевать за ними. Дети тоже бежали. Они добежали до площади и остановились возле маленького, убогого домишки, по всей видимости кинотеатра.
— О, — разочарованно протянула Венеция, — я не хочу в кино. Особенно в такой жаркий вечер.
Люди толпились возле кассы, стараясь достать билеты. Никакой организованной очереди! Просто драка за то, чтобы первыми попасть к окошку.
— Я посмотрю, что за фильм, — сказал Дэвид, высвобождая свою руку. — Не потеряйтесь.
Он исчез в толпе, и девушка долго его не видела. Борьба за билеты продолжалась. Наконец появился Дэвид с двумя билетами в руке.
— Они не такие уж дорогие, — сказал он, — так что, если вы не хотите идти, пусть пропадают. Я не знаю, что это, но только не фильм.
— Давайте пойдем, — решительно заявила Венеция. — Мы всегда сможем уйти, если нам не понравится.
Билеты им достались на балкон, который оказался, когда они поднялись по каменным ступеням, всего одним рядом сидений вдоль стен и задника кинотеатра. Венеция и Дэвид сидели посредине ряда. Вокруг слышалась только испанская речь, и, насколько они могли судить, все зрители были испанцы. Туристы обычно посещают фиесту в Севилье или в каком-нибудь другом большом городе, но наверняка не приезжают сюда.
Как всегда, пришлось ждать начала. Болтовня становилась все громче, дети сновали туда-сюда по проходу, и даже пятилетние сеньориты в своих нарядах прогуливались по залу. Затем свет стал гаснуть, и на маленькой сцене появились шестеро танцовщиков. Они исполнили танец, который можно было назвать самым лучшим фламенко, какое пришлось видеть Венеции.
Она оторвала взгляд от сцены, потревоженная каким-то движением у нее под ногами, и, посмотрев вниз, увидела огромных бабочек, порхающих над публикой, сидящей внизу. Прошла минута или две, прежде чем девушка поняла, что это десятки грациозно распахнутых вееров. Казалось, будто каждое мгновение взлетала большая бабочка и приземлялась где-нибудь в другом месте, когда какая-нибудь женщина закрывала веер, а другая открывала. Венеция насчитала пятьдесят вееров, пока не сбилась со счета и не обратила взор на сцену, но ее постоянно отвлекало это медленное красивое действо. Веер здесь служил не украшением, а предметом особой важности, и Венеция пожалела, что у нее нет веера, потому что в зале было очень жарко.
После перерыва вновь были танцы и пение под гитару, где каждая особенно высокая нота, возвышающаяся над уровнем традиционного испанского стенания, встречалась аплодисментами. Но наконец они опять очутились на людных улицах, среди толпы, фланирующей в свете ярмарочных огней.
— Это было чудесно! — воскликнула Венеция, которой все происходящее доставляло большое удовольствие.
Дэвид снова взял ее за руку, проводя сквозь толпу. Английская речь привлекала к ним внимание.
— А что бы вы хотели делать сейчас? — спросил Дэвид.
— О, я уже видела достаточно. А вы?
— Я тоже. Уедем отсюда?
Они пошли по узким улочкам, оставляя позади себя шум и суматоху, к тому месту, где припарковали машину. Здесь все было тихо и спокойно, и люди, не питавшие любви к ярмаркам, сидели у дверей своих домов на кухонных стульчиках, вдыхая прохладный ночной воздух.
