вонючая, и еж, напуганный зловонным ливнем, высовывает нос из своей терновой крепости. Но на этот раз попытка Карака не удалась. Он, правда, поднял лапу, как собака над камнем, но выжал из себя лишь несколько капель.
— Была не была! — потеряв терпение, разозлился он и прыгнул на ежа.
— Кс—с-с, у-у-у!
Тут Карак от боли перекувырнулся: колючки Су вцепились как раз туда, где остался след от укуса Мяу. Скрежеща зубами от ярости, лис прыгал вокруг ежа. Казалось, он готов снова наброситься на колючий шар, но, чуть погодя, он вдруг повернулся и расстроенный побежал в деревню. А маленькая болотная совушка, промелькнув в темноте, принялась, как обычно, расспрашивать:
—Су, а Су, квик! Не Карак ли прошел тут?
Но еж не отвечал. Его бы не заметил никто, кроме совушки, которая видела сейчас, как днем, и напрасно шумела: ее крик мог вернуть лиса.
Еж и не думал шевелиться, ведь маленькая совушка не в состоянии причинить ему вред, а вот большие совы, распоров длинными когтями колючую шкуру, расправляются с этим угрюмым странником.
Но расстанемся с ежом, его не ожидают интересные приключения. Быть может, он поймает несколько мышей, съест две-три дикие груши, а потом завалится в свою нору и проспит там до весны. Летом следить за одиноким витязем в колючей шкуре, конечно, куда интересней, тогда он, случается, сражается и с гадюками, но нередко опустошает свитые на земле птичьи гнезда и даже убивает зайчат.
Однако лето уже позади. Теперь он охотится только за мышатами, ищет дикие груши, древесные семена, а когда ударят первые сильные морозы, заползет под куст можжевельника, устроится в своей вырытой в земле, защищен: ной корнями и устланной листьями, зимней квартире, и снова откроет глаза только при наступлении весны.
Последуем лучше за лисом. Будь он человеком, он проклинал бы себя за недавнюю глупость. Ежовые колючки разбередили ранку на носу, прокололи воспаленные царапины — следы Мяу, и теперь от жгучей боли слезы бежали из его глаз. Ему больше ничего не оставалось, как, подойдя к реке, опустить в воду горящий и дергающийся от боли нос. И через полчаса Карак, уже веселый, крадется по околице, точно у него сроду не болел нос и никаких ежей на свете нет. В полном душевном равновесии и с соответствующей ему осторожностью он взвешивает полезные, бесполезные и опасные вести, посылаемые голосами, запахами и тенями.
За садами вдоль всей деревни идет дорожка, а рядом с нею — канава. Карак мчится, конечно, по дорожке, он не любит, когда росистая трава мочит ему брюхо. К тому же по утоптанной дорожке быстрей и бесшумней бежать. Собаки, главным образом на улице, лают на запоздалые телеги возвращающихся домой людей, чужих псов и на луну, холодную небесную странницу.
Карака ничуть не волнует лай. Он даже вселяет определенную уверенность, ведь по нему можно определить, где находится собака. А если возле какого-нибудь дома царит тишина, лис, насторожившись, приостанавливается и больным носом проверяет живые и мертвые запахи.
Луну Карак не любит. Она хороша, когда помогает оглядеть все вокруг не вставая с места, но не кстати, когда, как сейчас, надо двигаться. Но добыча не идет сама в руки. Хорошо, когда она подает голос, указывая, где находится: в птичнике, на шелковице или поленнице. Если бы Карака спросили, он решительно осудил бы содержание домашней птицы в вонючих курятниках, считая, что ей полезней жить на вольном воздухе. Но никто его не спрашивает. Врага не принято спрашивать, а лис—враг человека, хотя и не подозревает об этом. Он просто хочет есть, и когда рябой петух старой вдовы вторично объявляет о ходе времени, Карак прямо-таки влюбляется в его отдающий металлом голос.
«При таком голосе должно быть и тело…» — думает он.
В подобных делах лис прекрасно разбирается. Петух светлый, рябой, что ночью не имеет никакого значения — в темноте все петухи черные, — но телом настоящий богатырь, с огромным гребешком и здоровенными шпорами.
Невольно поддержав мнение Карака, старуха не заперла своих кур и петуха в птичник, а оставила во дворе. С наступлением сумерек птичий народ расположился у поленницы. А она — точно лесенка. С нее легко можно было взлететь до нижних веток дерева. Когда замерцала вечерняя звезда, куры все были уже на дереве, петух же воссел, как на троне, на самом верху поленницы, с удовольствием чуя под ногами твердую основу, — ведь раскачиваясь на шаткой ветке нельзя самозабвенно кукарекать.
В доме вдовы не держали собаки, но Карак не знал этого и терялся в сомнениях. Ветхая изгородь показалась ему вполне подходящей на случай, если придется спасаться бегством, и когда дородный петух прокричал еще раз, лис, уже не колеблясь, прошмыгнул в щель забора и, прячась в тени смородиновых кустов, подкрался к легкомысленному певцу. Обойдя вокруг поленницы, он бесшумно вспрыгнул на первую ступеньку и уже добрался до следующей, как вдруг чуткий петух спросил:
—Кукареку, кто идет?
Подслеповатыми глазами он всматривался в темноту, откуда пробирался к нему Карак, пропустивший вопрос мимо ушей.
Лис, верно, считал, что сейчас не время для разговоров и, чтобы предотвратить дальнейшие вопросы, схватил бдительную птицу за шею. Взмахнув несколько pas крыльями, петух замолк навеки. Больше он не проявлял ни любопытства, ни бдительности. В пасти Карака он совершал путешествие в укрытую в камышах лисью нору.
К тому времени луна уже прошла большую часть предназначенного ей пути; видно, ее стало клонить ко сну, и она укрылась легкими пепельными облаками, которые поглощали ее холодный свет, окутывая зыбкой дымкой поля. Такую мглу больше всего любят ночные охотники. В ней растворяются все движения, и раздобыть пищу можно лишь с помощью обоняния и слуха.
На реке, и теперь освещенной лучше, чем лес и луга, было видно, как легко и бесшумно плывут Лутра и его подружка. Впереди большой самец, позади маленькая самка. Потом Лутра, нырнув, с необыкновенной быстротой устремляется к берегу и возле него снова ныряет. Он оглядывается и, видя, что его подруга в нерешительности следует за ним, опять ныряет.
—Я хочу остаться один! — говорят его маневры, а слово большой выдры — приказ.
Самочка, не колеблясь, поворачивает в другую сторону и скрывается в тени противоположного берега, очень довольная совместной охотой. Но и она, и Лутра понимают, что на этом дело не кончится. Они сохранят в памяти сегодняшнюю ночь и то место, где повстречались. Охота удалась, животы их битком
