Когда они все погибают, а ты остаешься в живых, то ты всегда будешь видеть эти лица, помнить эти имена. Где-то в конце толпы тебе всегда будут мерещиться эти люди, которым ты пообещал жизнь, но отправил их на смерть.
Майор понимал, что это будет его последняя атака. Идя по траншее, он увидел одиноко сидящего солдата, пишущего письмо, и решил сесть к нему.
— Как дела, солдат? — спросил Райнер с улыбкой, словно был навеселе.
Солдат оглянулся, но не стал вставать, сил уже не было.
— Спасибо, майор. Вот, стараюсь написать письмо жене. Не знаю, что ей рассказать.
— Напиши просто, что любишь ее, и когда все это закончится, ты вернешься к ней.
— Да, майор, это обязательно надо написать. Если бы вы знали, как я скучаю по дому, по нашей гостиной, по камину и креслу, стоящему перед ним. Когда я каждый вечер садился в него, а жена подходила сзади, обвивая меня руками, говорила мне самые теплые и нежные слова — это было обычной жизнью, но я бы все отдал, чтобы оказаться сейчас дома.
— Да, солдат, я тоже скучаю по домашним.
— Как вы думаете, майор, мы вернемся завтра живыми?
— Конечно, рядовой, и речи быть не может. Это наш долг, и мы обязаны его выполнить, но главное — береги себя, что бы ни случилось, заранее выбирай цель и укрывайся за каждым укрытием, которое увидишь.
— Я слышал, что 102 дивизия вчера шла в атаку на северном берегу, и в живых осталось всего лишь 50 человек. Представьте себе, 50 — из нескольких тысяч. Каковы шансы наших трех сотен?
— Не бери в голову, солдат, это мешает.
Сказав это, майор Райнер положил солдату руку на плечо, встал и ушел дальше по окопу, садясь и разговаривая с каждым, кто не находил себе места в компании других однополчан и проводил эти последние часы, смотря в глаза одиночеству.
А в воронке Вернера по-прежнему царила нерешительность касаемо выхода из ситуации. Они оба ждали смерти или жизни — смотря что судьба преподнесет им раньше.
Утро, к несчастью, оказалось коварным и хранило в себе немало сюрпризов. В 8:00 начался обстрел опорного пункта Биаш, который находился недалеко от воронки Вернера и был полностью виден из нее. Немец и француз наблюдали страшную картину небытия, словно земля провалилась в ад, и все перемешалось, неся только страх и хаос. Разрывы снарядов были настолько частыми, что их уже нельзя было различать. Биаш словно сотрясался от восьмибалльного землетрясения. В нескольких километрах вокруг чувствовалось, как дрожит земля. Вся пыль, осевшая на поля, на цветы, деревья, тела убитых в радиусе километра, резко поднялась, словно выбивали ковер размером с целый город. Земля тряслась, края воронки осыпались, Вернер вжался в скат на ее дне и, прикусив кулак зубами, кричал от страха что было силы. Француз также вжался вниз, но не подавая виду, что боится, и готовился к любой ситуации. Пусть даже сейчас здесь появится что-то неземное — он не растеряется и будет выполнять свою задачу, как его учили.
В траншее майор Райнер готовился вести своих людей в последнюю свою атаку, навстречу ветру и всей своей судьбе. Солдаты стояли в линию по всему окопу, примкнув штыки к винтовкам. Обстановка была накаленная, словно вот-вот что-то произойдет безвозвратное, и батальон стоял, словно на иголках, ожидая начала атаки. Кто-то из солдат курил в мыслях, что его убьют и это будет последняя его сигарета, другие молвили про себя: «
Каждую минуту младшие офицеры дергали Райнера, подстрекая его на атаку, чтобы он не томил людей, а майор лишь спокойно отвечал:
— Спокойно, господа, еще целая минута.
Эта минута казалась часом и нервировала всех, но в военной науке это очень важно, ведь немцы всегда отличались своей педантичностью. Наконец минута прошла, майор взобрался по лестнице и, свистя на всю траншею в свисток, взмахом руки ознаменовал начало атаки. Словно втекающая под дверь вода, солдаты взобрались на бруствер, и одной шеренгой, одновременно первая линия побежала в сторону укрепленного пункта Биаш. Весь батальон выбрался из своей норы, в которую он был заключен. Из последних сил измотанные бойцы, держа винтовки наперевес, бежали в сторону своей цели, как вдруг из ближайшего же дома отозвался очередью пулемет, и в случайном порядке немецкая пехота начала падать замертво. Эта лавина бежала прямо на Вернера и Франсуа, словно стадо буйволов, разрушающих все на своем пути.
— Господи, наша атака, — с растерянностью проговорил Вернер. Издалека слышались крики и стоны, захлебывания и проклятия в адрес врага.
— Твою… Вот и посидели, только чая не хватало, — с незнанием и бурчанием ответил Франсуа.
Французы понимали, что Биаш является главной целью немцев, и передислоцировали туда целый батальон, который в эту секунду поднялся в контратаку на солдат Райнера.
Вернер и Франсуа находились между двух огней, и столкновение через минуту было неизбежным.
— Примкни штык, парень, — напомнил Франсуа.
Вернер начал искать вокруг себя штык и полностью растерялся от приближающейся схватки. Спроси в этот момент его имя, оно было бы последним, что он вспомнил бы. У него была всего минута, чтобы запомнить ночную беседу, все советы Франсуа, вспомнить его рассказ о мальчишке из Вердена, который погиб из-за своей неопытности и боязни. В эту секунду надо было проявлять характер, который до этого сидел где-то глубоко в душе. Это надо было сделать сейчас, в данный момент, а не когда захочется или когда будет настроение. Хочешь ты или нет, но ты примешь правила игры, которые установила мать- природа, или ты умрешь. Вернеру надо было встать и проявить те качества, которые он никогда не проявлял ранее. В обычной и мирной обстановке люди меняются годами, проходя консультации с психологами, да и то не у всех получается, а здесь всего минута — и нужно принять то решение, к которому ты никогда не готовился. Словно выйти на сцену перед многотысячным стадионом, зная, что ты не умеешь петь, и опозориться — ведь не каждый решится на это. Пришёл час действовать, а не предаваться сладким мечтам. Если в этот момент он не встанет и не соберется, то никогда не узнает тех вещей, о которых до сего момента и не догадывался. Если он не соберется, то так и не узнает, что Агнет никогда не была девушкой Хайнца и всегда противилась его ухаживаниям. Если он не встанет и не будет сражаться, то так и не узнает, что автором любимой книги его будущего внука был человек, сражавшийся против него в этой битве. Если он сейчас не встанет, то он не вспомнит в будущем президенте Франции пленного, с которым ему пришлось общаться. Если он не встанет, то не увидит это место через много лет. Он так и не поймет многих вещей, о которых ему говорил Франсуа, он не поймет эту жизненную философию, он не познает цену потерям. Если он сейчас не встанет, то никогда больше не увидит Агнет, хотя в эту секунду он о ней и не думал. Если он не встанет, то тьма навсегда поднимется перед его глазами, и никогда больше он не увидит света, никогда больше он не сможет радоваться утреннему солнцу. Если он не решится сейчас собраться, то все потемнеет, потемнеет навсегда.
Немецкие и французские солдаты, словно волна об волнорез, столкнулись в нескольких десятках метров от воронки Вернера, и завязалась страшная рукопашная, не на жизнь, а на смерть. Людская масса стала перемещаться ближе к траншее, и через несколько секунд Вернеру предстояло убить или быть убитым.
— Удачи, Вернер, — улыбнулся Франсуа и выскочил из воронки для участия в сражении.
Вернер высунулся из воронки и смотрел, как Франсуа убивает его товарищей, озаряясь в солнечном свете, который прорезался сквозь людей. Сам Вернер не решался сражаться, пока на него не побежал француз со штыком, как когда-то Франсуа бежал на того мальчишку под Верденом. Вернер стоял и смотрел
