на него, с винтовкой в руках, где-то подсознательно прокручивая ту ситуацию, рассказанную французом. Он навел винтовку на бежавшего и выстрелил. Француз, опустив штык, но оставаясь на бегу, врезался в немца, и они, столкнувшись, вместе упали на двухметровую глубину, на самое дно воронки. Франсуа в этот момент колол уже третьего немца, показывая мастерское владение оружием. Вернер, лежа под тяжелым телом, выбрался из-под убитого, выпученными и испуганными глазами посмотрел на свою ладонь и увидел кровь. Начав стонать от испуга и отвращения, он поднялся по скату воронки, посмотрел на тело лежащего немца, у которого он брал дневник, взял свою винтовку и, закрыв глаза, побежал в гущу событий. Крики сменялись похабными фразами с обеих сторон в адрес друг друга. Все что-то кричали, но разобрать это было невозможно. Вернер пробежал так метра два, но врезался в чью-то спину и потерял равновесие. Он увидел, как какой-то француз налег на лежащего немца и пытался заколоть того ножом, но немец сопротивлялся одной рукой, держа руку врага с ножом перед собой, однако нож медленно приближался к его грудной клетке. Увидев это, Вернер схватил свою винтовку, побежал на помощь к немцу и всунул штык в спину французского солдата, который, издав дикий крик, перевалился в обратную сторону от Вернера. Обстановка царила ужасная: людей резали, кромсали, штыки кололи куда угодно, в пах, глаза, протыкали шею. Большинство солдат бросали винтовки и хватались за лопатки, ими было легче орудовать. Так, один француз, воткнул лопату в лицо немецкого солдата, прямо по вертикали, лопата так и застряла в черепе. Тысяча мужчин резала друг друга, словно скот на бойне, не испытывая при этом никакой жалости и милосердия. Это были банкиры, цирковые акробаты, юристы, учителя, врачи, повара, инженеры, писатели, маляры, строители, детские воспитатели. Кто-то кому-то в суматохе и психозе откусывал нос. В жизни у них у всех есть семьи, дети, они любят их, но здесь они — безжалостные животные, убивающие просто так и чтобы выжить, нужно становиться таким же. Вдруг Вернер получил удар кулаком в щеку и упал — это был Франсуа. Ударив Вернера, он разрубил лопатой шею следующему солдату. Вернер встал и побежал в сторону своей воронки, но на полпути его левое плечо прорезал случайный осколок от снаряда. Французы тренировались убивать немцев под Верденом, имели огромный опыт войны, но всего лишь поранили ему плечо. Упав на землю, он стал чувствовать жжение. Лежа на земле и держась рукой за плечо, Вернер смотрел на всю эту суматоху. Повернувшись, он увидел картину, которая навсегда осядет в его памяти: где-то в людской «мясорубке», среди сотни беспорядочно бегающих туда-сюда людей, он увидел Франсуа, который стоял в боевой готовности перед немецким солдатом последнего призыва. Тот в свою очередь с испуганным взглядом смотрел на своего врага, держа перед собой винтовку, которая чуть тряслась в руках новобранца. Его детское лицо было невинным, под носом были детские усики, напоминающие пушок, а в глазах поселился необратимый страх. Неожиданно Франсуа вытянулся перед ним, опустив лопату, и из боевого положения встал так, словно перед ним его друг. Еще с секунду они с мальчишкой смотрели друг другу прямо в глаза. Франсуа вспомнил жену, дочку, посмотрел в небо и снова на мальчишку, который сделал движение руками, и острый штык винтовки, словно меч в ножны, вошел в тело Франсуа. Немец посмотрел на него, выдернул штык, и как ни в чем не бывало убежал, растворившись в толпе.
Франсуа еще чуть постоял, оскалив зубы от боли, после чего упал сначала на колени, потом на спину, поджав ноги и головой ударившись о землю. Каким бы грубым и циничным он ни был, но сущность человека всегда проявляется, когда он умирает. Его губы дрожали, а зубы стучали друг об друга. В этот момент с ним были Вивьен и Жаклин, он отправлялся к ним. Но с ним был еще и Вернер, который все-таки, находясь в страхе, лег на землю и медленно подполз к раненому другу.
— В-вернер, — чуть слышно простонал Франсуа, взяв немца за руку.
— Месье, Вы держитесь, молчите, и набирайтесь сил. Скоро они отступят, а мы останемся тут, притворившись мертвыми, и доползем до воронки.
— Лё… кие, — захлебываясь в крови, проговорил Франсуа.
— Что, месье, что у Вас?
— Л-л-лёгкие, Вернер, это к-конец. Ты, главное, береги себя, ты еще молод, и у тебя вся жизнь впереди. Не забывай наших бесед.
— Конечно, месье, я никогда не забуду, — отвечал Вернер.
— Вернер, запомни, нет ближе союзника, чем враг.
— Боже, месье, у Вас кровь изо рта, молчите, ничего не говорите.
— Мама, мама, мама… — уже легким шепотом проговаривал Франсуа, уходя куда-то в далекий край, откуда за миллионы лет еще никто не вернулся. Никто и никогда.
Последними его словами были имена его жены и дочери. После того как Франсуа умер, французская пехота стала отступать под гнетом немцев, и Вернер, собрав все силы, схватил винтовку и с криком побежал вперед, в атаку, держа в мыслях человека, который мог убить его в этой толпе, но стал для него самым близким.
Французы отступали к Биашу, и немецкая пехота, догоняя их, вклинилась во французские позиции. Французы уже были морально сломлены, и упорство немцев надломило их окончательно и бесповоротно. Французский батальон стал отступать, в панике бросая все свое оружие, они спасали только свои жизни — единственное, что у них осталось на этом свете. Отступавшие убегали по траншеям в крайний окоп, а из него — в дальнюю линию обороны, которая находилась в низине перед опорным пунктом. Вернер вбежал в Биаш одним из последних, и его переполнял адреналин, словно хотелось еще и еще. Городок предстал перед наступавшими разоренными руинами. Стены домов были единственным, что уцелело. Как таковой, обороны города не было. Позиции в городе защищал только один арьергард, прикрывавший отступление своих солдат. Но и прикрывающие тоже вскоре пустились в бегство.
Немецкая пехота заняла круговую оборону в ожидании контратаки. Выстрелы уже слышались не так часто, и можно было различить стрельбу отдельных солдат. Были слышны лишь стоны, всхлипывания и захлебывания в крови. Солдаты стали оглядываться, ожидая дальнейших приказаний, но майора Райнера нигде не было. Командование на себя взял его заместитель — капитан. Он приказал перенести французские пулеметы на обратную сторону городка, опасаясь, что французы предпримут попытки вернуть Биаш и занять окопы, окружающие городок. Неожиданно майора под руки привели на центральную улочку города, куда сносили большинство раненых. В одном из подвалов оборудовали госпиталь, и там было вполне безопасно для майора. Он получил легкое ранение в ногу и во время атаки остался лежать на нейтральной территории перед городком, но после того как его принесли, он организовал оборону, обеспечил связь с дивизией. Опорный пункт Биаш был взят. Но потери Райнера составляли больше половины, а оставшаяся часть была измотана окончательно. Произойди французская контратака, то она смела бы несколько десятков солдат майора обратно на их позиции. Райнер еще будет проигрывать, но это будет в будущем, а сейчас он победил, это была его маленькая, хотя и Пиррова, победа. Оставшаяся горстка героев — кто они? Те, кто останутся в живых, разбредутся через несколько лет по своим домам, а их имена никто и не вспомнит.
Трупы убитых французов растаскивались в наиболее глубокие воронки и закапывались слоем земли, перемешанной с камнями, кровью и тем, что лежало на поверхности. Тела немцев были отосланы в тыл для захоронения. Город был настолько маленьким, что с одного конца на другой можно было дойти за каких-то пять-десять минут, и Вернера удивило, что за две параллельные улицы сегодня полегло столько народу. В город вбежал уже батальон прикрытия, и безопасность опорному пункту была обеспечена. Рядовой Гольц шел улочками разбитого города, которые вывели его на когда-то красивую площадь. От неё осталось лишь только «мертвое поле», через которое змейкой вились траншеи, местами покрытые досками. Площадь украшала некогда красивая церковь, разрушенные купол и стены которой выдавали лишь частички её былой красоты. Вернер увидел деревянный ящик из-под снарядов и, словно мешок с картошкой, рухнул на него без сил.
Все его мечты испарились, и он все-таки стал тем, кем когда-то себя представлял, — он стал героем, но этим героизмом он не гордился и его не приветствовал. Реальный же героизм вызывал у него слезы и боязнь, тошноту и слабость. Он наконец-то увидел реальность, и она была суровой, кровавой. Он увидел изнанку жизни, через которую прошел, и когда-то он сможет сказать с гордостью: «Я был на Сомме». Глаза этого стеснительного мальчишки по-прежнему выдавали детский максимализм и наивность. Его брови, как всегда, были чуть приподняты вверх, словно он нашкодил и признает это. Он был одним из немногих, кто не потерял человеческого облика, в ком еще жили душа и сострадание. Он не стал тем отважным героем, изменившим ход войны, не убил много врагов и не спас страну. Он увидел настоящую войну, которая окутала его своими лапами, только высвободится из этих лап будет почти невозможно уже никогда. Он —
