А камень истины продолжал свою работу. Конечно он был создан не только для того, чтобы разрушать наведенные по ошибке чары. Так повелось, что сюда, на поляну, издавна приходили желавшие поглубже заглянуть в себя и, как правило, приходили одни. Потому что демонстрировать собственное не всегда приглядное нутро посторонним, даже если они самые близкие из друзей или тем более, если они лишь числятся таковыми, не самая приятная штука.
Магистр, одержимый мыслью о необходимости устранения ошибки и знанием о том, что возложение дланей на камень истины — есть единственный путь, как-то забыл упомянуть о главном побочном эффекте артефакта.
Теперь, те, кто держал ладони на нагретом солнышком камне, ощутили, как раскрываются навстречу чужим взглядам их души, выставляя на белый свет все без утайки. Оля видела порывистого, не слишком внимательного к чужим словам и чувствам, самолюбивого и почти самовлюбленного, вернее, влюбленного в свой образ победителя чудищ, рыцаря, который в сущности остался в душе ребенком, жаждущим восхищения и охочим до смертельно-опасных, будоражущих кровь приключений. Но из вороха сверкающей шелухи все увереннее проглядывала истинная твердость мужчины, блюдущего долг и честь, преданного всей душой родине, друзьям и высоким идеала рыцарства. Так видела Ольга, а Ламар в свою очередь видел робкую, в чем-то трусоватую, очень добрую девушку, не безвольную, но безотказную, готовую броситься на помощь первому встречному по первой просьбе. Мягкую, доверчивую до наивности и чистую. Да, самому рыцарю всегда нравились другие женщины, но не симпатизировать такой, он просто не мог.
— Подействовало? — с плохо скрываемым нетерпением потребовал Аш ответа от замерших, как два камня у третьего людей.
— Воистину, — признал Ламар. И голос его не звучал зло, больше было задумчивости с примесью некоторой ошарашенности. Как если ты проходил несколько дней в зеленых очках и считал, что только так и надо, а теперь вдруг уронил их с носа и понял, как был не прав.
Приободрившись, Оля улыбнулась и подняла взгляд на бывшего, уже, к счастью, бывшего, жениха. А тот вдруг захрипел, скребя руками камень, на губах запузырилась кровь, а в горле… В горле почему-то оказалась воткнута палка с сизым пером на конце. Стрела! Приклеенная улыбка осталась забытым мазком на лице Ольги, подхватившей Ламара и, не выдержав тяжести, рухнувшей вместе с ним в колючие обрезки малинника у подножия камня. Девушке ли было удержать тяжеленного рыцаря в стоячем положении? Она падала, не в силах понять, что, зачем, как происходит. Но, правду сказать, даже не пыталась понять, поглощенная ощущением разверзающейся под ногами бездны и ужасом неотвратимо надвигающейся потери.
«Нет, только не так! Так нельзя!» — заметалась сумасшедшей белкой мысль в опустевшей голове, а перстень — дар к помолвке — обжег огнем не только палец и руку, а, кажется, все тело с душою впридачу. Панику вымело враз, осталась лишь цель и вера в то, что нужное средство есть! Оля вспомнила о даре покойной магессы и взмолилась всем Семерым богам сразу: «Только дайте успеть!» и жарко зашептала: «Ламар, держись, миленький, держись!».
А на скромной полянке у камня истины сейчас разыгрывалось совсем другое представление, не имеющее ничего общего с экстренной медицинской помощью магического характера или благоговейным поклонением святыням.
— Не дергайся, Рей, и ты, старик, руки от пояса со склянками подальше держи, — раздался уже где-то слышанный недавно грубый голос. — Значит, эта каменюка и есть столп? Никогда б не подумал. Выходит зазря я кровищу диноля на булыжник посреди соседней поляны извел? Славно Семеро пошутили, ха-ха! Ну-ка, сейфар, ни с места! Замри я сказал, коль жить хочешь и жизнь спутникам своим сохранить.
— Что тебе надо, Чемаш? — с ледяным равнодушием, равнодушием не столько напоказ, сколько означающем пребывание в пограничном состоянии перед трансформацией и боем, уронил Аш.
Он действительно замер на месте, только голову повернул в сторону стоящего меж кустов мужика в серо-зеленом, запятнанном бурыми пятнами, потрепанном одеянии. Это был тот самый человек, которого показывало видение в синей заграде. Один из двух братьев остекленевшей злючки Айсы, Чемаш. Мужчина держал стрелу наложенной на тетиву лука, а глаза его с каким-то сумасшедшим весельем маньяка следили за людьми на поляне.
— Ты сейчас, сейфар, достанешь из-под рубашки медальон, который из скоровищницы Веспанской забирал, и кинешь мне под ноги. Осторожно, чтоб я не занервничал, а то с моей следующей стрелой девица поближе познакомится. Ты знаешь, я бью без промаха, — процедил указание Чемаш. Он замер статуей лучника: одна рука сжимает рукоятку, вторая натянула тетиву со стрелой. Хищный кованый из серого металла лист наконечника, смазанный чем-то тягуче-зеленым, был красноречивее слов.
— Зачем? Айса мертва, тебе все равно не нравилась ее затея. Чего ты хочешь добиться? — по- прежнему ровно спросил Аш.
Взгляд Коренуса метался между шантажистом, веспанским принцем и зарослями малины, куда свалились Оля и раненый Ламар. И не было в глазах магистра паники. Лишь бешеная работа мысли.
— Медальон, сейфар! Я считаю до трех и стреляю в девицу, а может лучше в старика? И на сей раз стреляю насмерть. Кого выберешь? — поторопил лучник, откачнувшись на более удобную позицию. — Если попытаешься напасть, стреляю без предупреждения! В тебя-то если и промажу, то девице сердечко подстрелю, а толстяку в живот засадить успею! Сдохнут, как здоровяк.
— Я тебя понял, не стреляй, — сейфар продолжал говорить ровно, словно пытался успокоить больного бешенством зверя. И только Оля могла бы почувствовать как отчаянно боится этот балансирующий на грани боевого транса, бесстрашный мужчина, равнодушный на первый взгляд ко всему происходящему и к собственной участи. По большому счету, собственная судьба была ему действительно глубоко безразлична, но долг требовал выполнения и те, кто находился рядом, защиты. Именно невозможность одновременно защищать и исполнять долг сводила сейчас Аша с ума. Но Чемашу, ушедшему далеко-далеко по дороге безумия, уже не дано было этого заметить.
— Один! — громко начал отсчет лучник.
Сейфар сдернул через шею серый медальон без узора и кинул под ноги лучнику, потом предложил, все-таки делая окончательный выбор:
— Я даю слово, что не нападу, если ты не обнажишь против нас оружия. Маг и девушка тоже не будут драться. Слово сейфара! Скажи, зачем тебе мой медальон!?
— Слово сейфара? — несказанно удивился нежданному подарку лучник и одобрительно кивнул: — Молодец, а то я уж и не знал, как с вами быть. Но слово Рейашена нерушимо и свято. Верю! Договорились! — веспанец криво ухмыльнулся, снял стрелу с тетивы, подхватил медальон и, одним широким прыжком оказавшись у камня со стороны, свободной от раненых рыцарей и закрывающих их своим телом всхипывающих девиц, объявил:
— Никогда в бредни о чарах и богах не верил, а теперь другого выхода, кроме как поверить, у меня нет. А игрушка твоя — ключ к месту силы, так сестра говорила. Айсу и Шамаша вернуть хочу, пусть подскажут, как!
Чемаш отчаянно хлопнул медальон на камень истины и приготовился получить ответ на запрос. Замер, выждал и страдальчески скривил губы в гримасе дикого разочарования и насмешки над самим собой, дураком, ожидавшим подсказки от обманщицы судьбой.
«Все зря!» — шепнули губы и загорелось боевым ражем тело, готовясь к последнему бою. Рейашен еще не успел понять, что перемирие нарушено, что Чемаш, ценя слово сейфара, свое не ценил ни на грош. Как говорится, человек — хозяин своему слову: Хочу даю, хочу — назад беру!
Рыцарь, «замаскированный» от глаз безумца склоненной Ольгой, подарил сейфару несколько дополнительных секунд. Он незаметно подцепил и метко метнул в голову врага камешек. Увы, слишком мелкий, чтобы пробить череп или хотя бы отправить в нокаут, но достаточный для краткой дезориентации.
То, что происходило потом никогда не могло бы войти в анналы истории рыцарства, как красивый поединок. Не только и даже не столько потому, что Чемаш собирался напасть подло, без объявления войны, сколько потому, что к сословию рыцарей обычно причисляют людей. С веспанцем же начало твориться нечто странное. Плечи его забугрились мускулами так, что торс стал казаться сгорбленным, руки удлинились и проросли крючковатыми когтями-лезвиями, а лицо стало звериной маской с клыками.
Аш, отпуская на свободу инстинкты сейфара, успел совершить полное преобразование до того мига,
