Зеркало души

Поезжай-ка ты, родимый, спать-отдыхать, а Радмилочку я сам до ее дома подброшу.

— Да что ты, папа? — Ипатов-младший иронично и заинтересованно изогнул приподнятую бровь. — С каких это пор ты стал таким заботливым?

— Я всегда был заботливым, — нежно мурлыкнул Виталий Викторович. — Ночей не сплю, все о твоем благополучии пекусь.

— Ну, то, что ты ночей не спишь, мне известно, — невзначай оборонил Феликс. — И мне даже известно, с кем именно ты ночами не спишь…

— Сын-о-ок…

— Па-а-па-а…

— А может, я на такси поеду? — подала робкий голос Радмила.

— Ни в коем случае! — одновременно рявкнули Ипатовы, старший и младший.

Радмила мгновенно онемела, мудро рассудив, что отец с сыном все же как-нибудь договорятся. Видимо, не впервой им. Вопрос только, до чего они договорятся. А она пока посидит, подождет. Торопиться ей все равно незачем. Да и некуда.

Она снова вытянула ноги и скрестила руки на груди.

Над ее головой пролетали колющие и режущие фразы, выплескивались шипящие едкие словечки, сыпались разные многозначительные «гм», «м-да» и «ну-ну».

Ипатов-старший то улыбался, то оскаливался, голос его то взвивался, то понижался. Ипатов-младший занял ехидно-жесткую позицию и ее не сдавал. Голос его звучал ровно и прохладно.

В голове у Радмилы скакала, как мячик от пинг-понга, единственная мысль, что ей не могло и присниться, что она будет сидеть ночью, на тринадцатом этаже в пустом здании, в невообразимой полупрозрачной тунике, завитая и раскрашенная, и выслушивать, как два длинноносых, абсолютно сумасшедших типа сражаются за право отвезти ее домой.

В жизни честных библиотекарш подобного не может приключиться. Их жизнь подчиняется законам логики и порядка. А этот дурдом уже из другой оперы.

— Пойдемте, — рука Феликса решительно потрясла ее за плечо.

Радмила с трудом очнулась, мотнула головой и поняла, что в комнате наступила тишина, полная статического электричества. Она осторожно из-под крашеных ресниц-опахал глянула на Ипатова-старшего. Тот улыбался. И это настораживало. Мурашки толпами бежали по коже от директорской усмешки.

— Папа вспомнил, что он забыл выключить телевизор, когда выходил прогуляться возле работы в половине второго ночи, поэтому он торопится домой. — Феликс тоже посмотрел на отца. — Так ведь, папа?

Папа зловеще кивнул. В эти секунды Ипатов-старший напоминал пирата. Он и был пиратом: возьмет на абордаж, и глазом моргнуть не успеешь.

— Ой, а что, я так и пойду вот в этом? — Радмила вдруг вспомнила про театральную декорацию, в которую была обернута.

И сразу пожалела, что обмолвилось про сие интересное обстоятельство. Агатовые глаза Ипатовых немедленно уставились на нее с совершенно одинаковым выражением.

Плотоядным.

Радмила поспешно села на стул. Господи, спаси и сохрани ее от подобных взглядов! Так ведь можно и заживо сожрать человека.

— Лена оставила мне ключ от студии. Вы сможете переодеться в свою одежду, — успокоил ее Феликс с подозрительной ухмылочкой.

— А по мне, вам не стоит переодеваться, — вынес вердикт Виталий Викторович. — Раздеться — даже желательно, а вот переодеваться — глупость несусветная!

— Папа…

— Что, сынок? — Ипатов-старший невинно подморгнул.

— У тебя, папа, скоро телевизор сгорит от перегрева.

— Ах да, телевизор. — Виталий Викторович сокрушенно всплеснул руками. — Бегу, бегу. — Директор устремился к двери, а затем круто затормозил и обернулся: — Да, Феликс, софа в этой студии — ужасно неудобная. Проверено. Опытным путем.

Ипатов-старший умел делать контрольный выстрел.

Когда за ним закрылась дверь, Радмила отчетливо поняла, что осталась с Феликсом один на один. Ипатова-младшего оказалось сразу слишком много. Он был везде. И она не знала, куда девать глаза, руки, ноги и всю себя целиком.

Хотелось протиснуться под плинтус, и не ощущать загадочно-мрачных взглядов Ипатова-младшего- победителя, от которых судорогой сводило нутро.

Однако, когда он сказал: «Идите за мной», она пошла. И ни единого возражения с ее прикушенных губ не слетело.

А между тем Феликс даже не уточнил, куда конкретно ее звал…

* * *

Ночь была темна, чернильно-густа и насквозь пропитана прохладой. Все нормальные люди уже спали, а ненормальные…

Она кинула взор на Феликса. Он отпер машину, но сесть не спешил. Стоял, прислонившись к капоту, и смотрел, как ночной ветерок играет завитыми локонами преображенной Радмилы. Та переминалась с ноги на ногу.

Ее одеяние не соответствовало внешности. Оно было старым, а внешность — новой. Но утром, когда локоны разовьются, краска смоется с лица, ничего от флера ночной богини, которую он фотографировал полчаса назад, не останется.

Только глаза.

И это — самое главное.

— Хотите увидеть звезды? — вдруг спросил он.

От неожиданности Радмила наступила себе на ногу, моментально скривившись. И гримаска у новорожденной «богини» получилась далеко не божественной. Но Ипатов не улыбнулся.

Ночные тени сделали его лицо картинным, четким, острым. Он казался порождением сумрака. С ним было опасно, но тянуло как магнитом.

— Вы что, собираетесь стукнуть меня по голове? — осведомилась Радмила нервно.

Нервы у нее и в самом деле вибрировали.

Сжатые губы Феликса изменили свое положение: наверное, он улыбнулся.

— Если я вас стукну по голове, то вы увидите искры, а не звезды. Звезды — они на небе.

Радмила невольно вскинула голову: город своими мертвыми огнями стер звезды с ночного полотна.

— Там нет звезд, — отозвалась она с сожалением. — Их украли.

— Ошибаетесь. — Ипатов сделал движение, и ее рука очутилась в его ладони. — Они по-прежнему там.

— Откуда вы знаете?

Одного его прикосновения хватило, чтобы она начала плавиться, как восковая свечка. Какое странное ощущение, однако. Всегда думала, что состоит из плоти и крови, а оказалось — из мягкого воска.

— Знаю.

Она ему поверила. Ипатов, как никто другой, должен был знать о звездах все.

— Почему вы хотите показать мне звезды?

— Потому что ваши глаза должны как можно чаще смотреть на них.

И сердце у нее тоже восковое, уже почти расплавилось и растеклось по груди приятным живым теплом.

— Зачем?

— Чтобы звезды отражались в них.

— А что в них сейчас?

— Лед.