почувствовала едва различимую боль в глубине моего сердца.
Я ощутила пустоту.
Тогда я захотела, чтобы сейчас в толпе появилось и ее лицо, лицо моей мамы, похожей на Норму Джин. «Это Марк, мам!» — произнесла бы с гордостью я и посмеялась над ее неловкостью, когда он будет целовать ее в обе щеки.
Но откуда ей было здесь взяться? Ведь я даже ни разу не позвонила своей матери, не сообщила ей, что приезжаю.
Я не сделала первый шаг.
Мы сидим вместе и смотрим на чаек, которые провожают нас к заливу. Но когда пассажиры начинают собирать свои вещи и направляются к выходу, Марк поворачивается ко мне:
— Je veux que tu saches… C'etait un desastre. Это была просто катастрофа. Ты должна это знать.
Я смотрю на него — мое сердце бешено стучит, замерзшие пальцы вцепляются слишком сильно в край сиденья, потому что я знаю, о чем он говорит.
— Je tais tellement perdu (
Я замерла на сиденье, боясь пошевелиться, боясь подумать — почувствовать.
— Мы не… — Но я поднимаю руку. — Она сказала, что это знамение…
Бесполезно, я ощущаю, как во мне снова закипает злость.
— Что?
— Она сказала, что это знамение, что это неправильно и этого никогда не должно было случиться… что ты слишком хороша для нас обоих.
Я вытягиваю руку перед собой. Я не хочу снова возвращаться туда.
— Пожалуйста, Марк, не надо…
Но он берет меня за руку, глядя мне прямо в глаза.
— Это правда, Энни. Jе ne suis pas rendu compte de ce que j'avais. Она пыталась сказать мне это. Я был глупцом.
Но то, что он сейчас произнес, эта фраза, показалась мне очень знакомой. Я замерла. Где же я ее слышала? «Я не знал, что имею…»
Да, то же самое сказала мне бабушка про моего деда. «Почему ты ушла от него?» — спросила я ее. «Потому что он не знал, чем владеет».
Когда паром доставил нас к берегу, я почувствовала, что у меня поднимается температура. Паром подошел к старому каменному причалу. Чайки, мирно сидевшие на краю, взмыли в небо. Я увидела белые домики по берегу залива, лодки, качающиеся на волнах, и маяк на небольшом выступе, с краю бухты. Калейдоскоп цветов, калейдоскоп воспоминаний…
Наконец, ступив на каменный причал с раскачивающегося парома, я решаюсь сказать Марку.
— Я беременна.
Он обнимает меня, целует в щеку и шепчет на ухо:
— Tu vois, Энни! Это наш второй шанс!
Волна разбивается о причал, и ветер бросает мне на лицо соленые брызги. И я говорю ему:
— Нет, Марк.
Раз мы вернулись, то все теперь по-другому. Все должно быть по-другому.
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ
Тяжело простить — но еще труднее признать то, что, может, и прощать-то нечего. В любом случае тянуть не стоит.
Моя мать наконец-то рассказала мне всю историю до конца.
Когда мой отец сказал ей: «Это не то, что ты думаешь, Элзи», он не лукавил. Он говорил правду.
Это был деловой обед, объяснил он, который запланировал его начальник, а девушка в кафе была их новым клиентом. Когда его босс не появился, она сама села к нему за столик, сказала, что он ей понравился, и предложила выпить кофе.
— Я не хочу этого слышать! — вскричала моя мать.
— Пожалуйста, Элзи, ты должна мне поверить… обязательно должна…
Он отказал девушке, сказав, что женат и что его жена беременна.
— Я не хочу ничего слышать! Я не хочу слышать твои жалкие оправдания!
Он сказал, что любит свою жену.
— Пожалуйста, просто уходи!
Та девушка пришла на похороны. Когда она попыталась подойти к моей матери, то мама отвернулась от нее.
— Пожалуйста, оставьте меня в покое, — проговорила она.
Но девушка настойчиво последовала за ней до машины.
— Простите! — прокричала она в окно ее авто. — Он сказал мне, что женат, что вы беременны и что он любит вас. Я просто хотела, чтобы вы знали…
Последнее, что видела мама, прежде чем отправилась домой, — это отпечаток руки на стекле той девушки. У мамы перед глазами была только пелена слез.
Бабушку я видела в последний раз, когда она сидела за кухонным столом и перебирала фотографии из старого пыльного чемоданчика. Она вытаскивала снимок за снимком и складывала их в отдельные стопки, а потом на обратной стороне надписывала каждый своим красивым старинным почерком, тщательно выводя каждую букву, кто запечатлен на них. Это было за неделю до того, как она умерла. Наверное, она знала.
— Это должно быть у твоей матери. Но она не возьмет их, пока нет. Поэтому я отдаю их тебе, Энни.
— А почему ты просто не оставишь их для нее?
— Она еще не готова. Ты же знаешь, как она относится к фотографиям — ко всей этой сентиментальной ерунде. Мы должны дать ей время.
— А сколько ей нужно времени?
Бабушка внимательно посмотрела на меня. Она услышала горечь в моем голосе.
— Больше, чем есть у меня. В любом случае тебе решать, Энни.
Тогда я задумалась, что это значит.
— Вот фотография твоего дедушки.
В руках бабушка держала снимок. Он был перевернут вверх ногами. На снимке стоял торжественный мужчина с темными волосами, в белой рубашке и галстуке. Я хотела взять снимок. Но бабушка продолжала держать его в руке, задумчиво проводя пальцем по лицу мужчины.
— Бабушка?
— Он пришел ко мне через некоторое время после того, как я оставила его и уехала с ребенком, с Элзи…
Я не знала. Бабушка никогда не доходила до этого момента раньше.
— Он хотел, чтобы ты вернулась?
Она кивнула, устремив взгляд в окно.
— Он пришел просить прощения. «Я так виноват, Нелли, так виноват… Пожалуйста, возвращайся домой!» — Бабушка замолчала, покачав головой, снова переживая эту сцену, слыша эти слова. — И я…
Я увидела боль в ее глазах, такую сильную боль, словно все это было только вчера. Я была поражена. Я всегда считала, что бабушка просто вышла замуж второй раз, а потом третий… и четвертый. Без сомнений и сожалений.
