— Я спросил, не будете ли вы возражать, если мы вольем вам десять миллиграммов налорфина?
— Все, что хотите. Мне все равно.
Налорфин действует как антагонист морфия. Собственно говоря, антагонист частичный, так как в малых дозах он действует приблизительно так же, как морфий. Большая доза его порождает у наркомана симптомы воздержания. Если Энджела морфинистка, большая доза налорфина приведет ее в депрессивное состояние с угрожающей, возможно даже фатальной, быстротой.
Вошла медсестра. Она удивилась, узнав меня, но быстро оправилась:
— Доктор, приехала миссис Хардинг. Ее вызвала полиция.
— Хорошо, я с ней поговорю. — Я вышел в коридор. Там стояли мужчина и женщина, оба взволнованные. Мужчина был высокий, небрежно, видимо, наспех одетый. Женщина — красивая, с озабоченным лицом. Я смотрел на нее, и у меня возникло странное чувство, будто я встречал ее где-то раньше.
— Я доктор Бэрри.
— Том Хардинг. — Мужчина быстро протянул мне руку — А это миссис Хардинг.
На вид это была милая супружеская пара, никак не ожидавшая попасть в приемный покой неотложной помощи в четыре часа утра по причине того, что там лежит их дочь, только что перерезавшая себе вены.
Мистер Хардинг откашлялся и сказал:
— Нам сообщили, что… произошло с Энджелой.
— Ее состояние опасений не внушает, — заверил я.
— Я говорил жене, что все обойдется. Ведь Энджела работает здесь сестрой, ясно, что за ней будет хороший уход.
— Мы делаем все, что в наших силах.
— У нее, правда, ничего серьезного? — спросила миссис Хардинг.
— Да, она должна скоро оправиться.
Миссис Хардинг сказала мужу:
— Том, тогда лучше позвони Лиланду и скажи, чтобы он не приезжал.
— Он наверняка уже выехал.
— Ты все-таки попробуй, — сказала миссис Хардинг.
— Вы хотите позвонить своему домашнему врачу? — спросил я миссис Хардинг.
— Нет, моему брату. Он врач и очень любит Энджелу, с самого детства. Он…
— Лиланд Уэстон? — сказал я, сообразив, отчего мне так знакомо ее лицо.
— Да, — сказала она. — Вы с ним знакомы?
— С давних пор.
Показался Хэмонд с налорфином и шприцем.
— Ты уверен, что нам следует?… — начал было он.
— Доктор Хэмонд, это миссис Хардинг, — поспешно сказал я. — Доктор Хэмонд, старший ординатор больницы.
— Здравствуйте, доктор. — Миссис Хардинг наклонила голову, взгляд ее сделался настороженным.
— Ваша дочь скоро будет здорова, — сказал Хэмонд.
Мы извинились и пошли в палату, где лежала Энджела.
— Надеюсь, ты, черт тебя возьми, знаешь, что делаешь, — сказал мне Хэмонд, когда мы шли по коридору.
— Будь уверен, — я задержался у фонтанчика и наполнил чашку водой. Выпив до дна, налил еще. Головная боль стала совсем невыносимой, и меня отчаянно клонило ко сну. Хотелось лечь, забыться, заснуть… Но я ни словом об этом не обмолвился. Я знал, что сделает Хэмонд, стоит ему такое услышать. — Я отвечаю за то, что делаю, — сказал я.
— Надеюсь. Потому что если что-нибудь случится, отвечать буду я. Как старший ординатор.
— Знаю. Не беспокойся.
— Что значит — не беспокойся! От десяти миллиграммов этой штуки она у тебя загнется, ты и ахнуть не успеешь… Нужно вводить малыми дозами.
— Да, — сказал я, — но малыми дозами ее не убьешь.
Хэмонд спросил, поглядев на меня:
— Джон, ты в своем уме?
— Пока да, — ответил я.
Мы вошли в палату к Энджеле. Она лежала на боку, спиной к нам. Я взял у Хэмонда ампулу с налорфином и положил ее вместе со шприцем на столик рядом с ее койкой; я непременно хотел, чтобы она прочла надпись на ампуле. Затем обошел кровать и стал с другой стороны, так, чтобы она оказалась ко мне спиной. Я потянулся через нее и достал со стола ампулу и шприц. Затем быстро набрал в шприц воды.
— Будьте добры, Энджела, повернитесь.
Она повернулась на спину и протянула мне руку. Хэмонд от удивления застыл на месте. Я наложил жгут и помассировал ей руку в изгибе локтя, чтобы надулись вены. Затем ввел в вену иглу. Она молча следила за мной. Сделав вливание, я отошел, сказав:
— Ну, вот и все.
Она посмотрела на меня, затем на Хэмонда, снова на меня.
— Сколько вы мне ввели?
— Достаточно.
— Десять миллиграммов? Вы ввели мне десять? — Она начала приходить в возбуждение. Я ободряюще погладил ее по руке.
— Волноваться не стоит.
— А может, двадцать?
— Да нет же. Всего два. Два миллиграмма. Это вас не убьет, сказал я ласково. Она застонала и отвернулась от нас.
— Что вы хотите доказать? — спросила она.
— Вы сами знаете, Энджела.
— Но два миллиграмма. Это…
— Как раз достаточно, чтобы вызвать симптомы. Холодный пот и судороги и боль — первые симптомы воздержания.
— Господи!
— Это вас не убьет, — снова повторил я. — Вы же сами знаете.
— Вы негодяи. Я не просилась сюда, я не просила, чтобы мне…
— Но вы здесь, Энджела. И в ваши вены уже введен налорфин. Немного, но достаточно.
Она начала покрываться каплями пота.
— Я не могу больше, — сказала она.
— Мы можем ввести вам морфий.
— Я не могу больше! Прошу вас. Не хочу.
— Расскажите нам, — сказал я, — о Карен.
— Сперва дайте мне морфию.
— Нет!
Хэмонд не на шутку забеспокоился. Он двинулся к кровати. Но я его отстранил.
— Расскажите нам, Энджела.
— Я ничего не знаю.
— Тогда мы подождем до появления симптомов. И вам придется рассказывать, визжа от боли.
— Я не знаю, не знаю я! — Ее начала бить дрожь, вначале слегка, а затем все неудержимей.
— Будет еще хуже, Энджела.
— Нет, нет… нет…
Я извлек ампулу морфия и положил на стол перед ней:
— Расскажите нам.
