Дрожь усиливалась. Энджела начала биться в судорогах, так что кровать ходила ходуном. Я бы пожалел ее, не знай я того, что она сама вызвала у себя эту реакцию.
— Ладно, — задыхаясь сказала она. — Я это сделала. Я была вынуждена.
— Почему?
— Из-за слежки. Из-за клиники. Из-за клиники и слежки.
— Вы крали из хирургического отделения?
— Да… немного, совсем немножко… но мне хватало…
— Сколько времени это длилось?
— Три года… может, четыре… А на прошлой неделе Грек ограбил клинику… Грек Джонс. Началась слежка. Всех проверяли…
— И вы уже не могли воровать?
— Да…
— Что же вы стали делать?
— Пыталась покупать у Грека. Он требовал денег. Много.
— Кто предложил сделать аборт?
— Грек.
— Ради денег?
— Да.
— Сколько он потребовал? — спросил я, наперед зная ответ.
— Триста долларов.
— Итак, вы сделали аборт?
— Да… да… да…
— А кто давал наркоз?
— Грек. Это было несложно. Тиопентал.
— И Карен умерла.
— У нее все благополучно обошлось. Все было как следует, когда она уезжала…
— Но позже она умерла.
— Да… о Боже, дайте мне морфия, скорее…
— Сейчас дадим. — Я еще раз наполнил шприц водой и снова сделал ей внутривенное вливание. Она тут же успокоилась. Дыхание ее стало ровным, почти спокойным.
Хэмонд отер рукавом пот с лица.
Мы прошли в ординаторскую — небольшую уютную комнату с двумя креслами и столом. На стенах были развешаны таблицы с подробными инструкциями, какие меры следует принимать в экстренных случаях.
— Хочешь выпить?
— Да, — сказал я.
Хэмонд открыл шкафчик и достал из глубины бутылку.
— Водка, — объявил он, открыл бутылку и отхлебнул прямо из горлышка, потом передал ее мне. Пока я пил, он сказал: — Ты что-то очень скверно выглядишь.
— Как нельзя лучше, лучше, лучше… — сказал я и закрыл глаза. Веки трудно было держать открытыми. Они налились тяжестью и смыкались помимо моей воли.
Он сунул руку в карман, вытащил фонарик и посветил мне в лицо. Я старался смотреть в сторону: свет слишком яркий; от него болели глаза. Особенно правый.
— Посмотри на меня. — Голос был громкий, повелительный. Голос сержанта на плацу. Отрывистый и раздраженный.
— Отвяжись! — сказал я, но сильные пальцы легли мне на голову, пригвоздив к месту, и фонарик светил прямо в глаза.
— Да хватит же, Нортон.
— Джон, не вертись.
— Хватит! — Я закрыл глаза. Я устал. Устал ужасно. Мне хотелось бы заснуть на целую вечность. — Дай мне эмбрион, — сказал я и удивился, зачем я это сказал. Чушь какую-то сказал. Или нет? Все путалось. Правый глаз болел. Головная боль сконцентрировалась как раз за правым глазом. Словно какой-то карлик стучал там молоточком. Меня вдруг затошнило, внезапно, без всякой причины. Нортон сказал:
— Ну, быстрее, давайте начинать.
А затем они внесли трепанатор. Я с трудом видел его, веки смыкались, и меня стошнило. Последнее, что я сказал, было:
— Не дырявьте мне голову.
ПЯТНИЦА. СУББОТА И ВОСКРЕСЕНЬЕ,
14, 15 и 16 октября
Ощущение было такое, будто кто-то пытался отрезать мне голову, но попытка не увенчалась успехом. Проснувшись, я нажал кнопку вызова сестры и потребовал сделать мне еще один укол морфия. С милой улыбкой, гак обычно разговаривают с капризными больными, она мне отказала, после чего я послал ее к черту. Ей это не очень понравилось, и она ушла из палаты. Вскоре ко мне вошел Нортон Хэмонд.
— Ты плохой цирюльник, — сказал я, ощупывая свою голову.
— А мне казалось, что у нас получилось недурно.
— Сколько дыр просверлили?
— Три. В правой теменной части. Мы выкачали оттуда порядочное количество крови. Ты что-нибудь помнишь?
— Нет, — признался я. — Между прочим, когда меня отсюда выпустят?
— Дня через три-четыре, не раньше. Внутричерепное кровоизлияние — довольно скверная штука. Тебе необходимо вылежать.
— Дай морфию, — попросил я.
— Нет, — сказал он.
— А дарвону?
— Нет.
— Ну тогда аспирина?
— Хорошо, — сказал он. — Немного аспирина можно.
— Настоящий аспирин? Не сахарные таблетки?
Он лишь рассмеялся в ответ и вышел из палаты.
Я немного поспал, а потом ко мне пришла Джудит. Сперва она посердилась на меня, но недолго. Я объяснил, что произошло все это не по моей вине, и она сказала, что я дурак, каких мало, и поцеловала меня.
Затем явились из полиции, и я делал вид, что сплю, пока они не ушли.
Вечером дежурная сестра принесла мне несколько газет, и я перелистал их, ища сообщений относительно Арта. Но там ничего не оказалось. Несколько сенсационных сообщений об Энджеле Хардинг и Греке Джонсе, вот и все.
На следующий день меня навестил Арт Ли. На лице его играла саркастическая усмешка, но выглядел он усталым. И постаревшим.
— Привет! — сказал я. — Ну, как тебе на свободе?
— Хорошо, — сказал он. Он смотрел на меня, стоя у изножья кровати, и качал головой. — Очень больно?
— Теперь прошло.
— Мне очень жаль, что так получилось, — сказал он.
