— Да брось ты! Было даже в известной степени интересно. Моя первая внутричерепная гематома.
Я помолчал. Был один вопрос, который мне хотелось ему задать. Я передумал за это время о многом и ругал себя за совершенные ошибки. Худшая из всех — это вызов репортера домой к Ли в тот вечер. Глупее шага не придумаешь. Но были и другие — не лучше. Поэтому мне хотелось спросить его.
Но я только сказал:
— Полиция, наверное, уже закончила следствие по этому делу?
— Да. Грек Джонс снабжал наркотиками Энджелу. Он заставил ее. сделать аборт. Когда выяснилось, что операция закончилась фатально и ты этим делом заинтересовался, он отправился домой к Энджеле, видимо, с целью убить ее. Решив, что за ним следят, он напал на тебя. Шел он к ней с намерением зарезать ее бритвой. Этой бритвой и полоснул тебя.
— Мило.
— Энджела защищалась кухонным ножом. Порезала его слегка. Славная, должно быть, была сценка — он с бритвой, она с кухонным ножом. В конце концов она умудрилась огреть его стулом и выпихнуть в окно.
— Это она показала?
— Да, очевидно.
С минуту мы смотрели друг на друга.
— Я ценю твою помощь, — сказал он, — во всей этой истории.
— Всегда к твоим услугам. Ты уверен, что это оказалось помощью?
— Я ведь на свободе.
— Я не об этом.
Он передернул плечами и уселся на кровати.
— Огласка, которую получило дело, — не твоя вина, — сказал он. — Кроме того, мне этот город начал надоедать. Вот и сменю местожительство. Мне хочется поселиться в Лос-Анджелесе. Принимать роды у кинозвезд — неплохая перспектива.
— У кинозвезд не бывает детей. У них есть агенты.
Он засмеялся. На какой-то миг я услышал его прежний смех.
— Ты уже побывал у себя в кабинете? — спросил я.
— Лишь затем, чтобы закрыть его. Я договариваюсь с транспортной конторой. Задерживаться здесь не хочется.
— Да, — сказал я. — Могу себе представить.
Все случившееся потом, по-видимому, явилось результатом обуявшей меня злости. Дело и без того оказалось пакостным, до отвращения пакостным, и мне не следовало в него соваться. Копаться в нем дальше нужды не было никакой. Можно было бросить все и предать забвению.
На третий день лежания в больнице я приставал к Хэмонду до тех пор, пока он наконец не согласился меня выписать. Подозреваю, что и медсестры ему на меня жаловались. Итак, меня выписали в 3 часа 10 минут пополудни, Джудит доставила мне одежду и повезла меня домой. По дороге я сказал:
— Сверни на следующем углу направо. Мне нужно сделать остановку.
— Джон…
— Ну, пожалуйста, Джудит. Совсем ненадолго.
Она нахмурилась, но на углу свернула. Я указывал ей путь: через Бикон Хилл на ту улицу, где жила Энджела. Перед домом стояла полицейская машина. Я вылез из автомобиля и поднялся на второй этаж. У двери дежурил полицейский.
— Доктор Бэрри. Из лаборатории Мэллори, — сказал я официальным тоном. — Кровь на анализ уже взяли?
— Кровь на анализ? — Вид у полицейского был смущенный.
— Да. В комнате ведь оставались пятна засохшей крови. Это нужно для анализа по двадцати шести пунктам. Ну, вы же знаете. Доктор Лейзер беспокоится по поводу этих анализов, послал меня проверить.
— Мне ничего не известно, — сказал полицейский. — Вчера тут были какие-то врачи. Это вы про них?
— Нет, то были дерматологи, — сказал я.
— А-а, да. Ну, ладно, вы лучше сами проверьте. — Он открыл мне дверь — Только ничего не трогайте. Они там снимают отпечатки пальцев.
Я вошел в квартиру. И увидел полный разгром: мебель перевернута, пятна крови на кушетках и столе. Трое мужчин хлопотали над стаканом: посыпали его каким-то порошком, а затем сдували, фотографируя отпечатки пальцев. Один из них поднял голову:
— Вам помочь?
— Да, — сказал я. — Стул…
— Вон там. — Он указал на стул в углу. — Только не прикасайтесь к нему.
Я прошел в угол и посмотрел на стул. Не особенно тяжелый, дешевенький, деревянный кухонный стул. Ничем не примечательный. Но крепко сколоченный. На одной ножке остались следы крови.
— Вы уже сняли отпечатки с этого стула?
— Сняли. Интересный случай. В этой комнате сотни отпечатков. Десятков разных людей. Чтоб в них разобраться, надо работать годами. Но с двух предметов мы не смогли взять никаких отпечатков. Вот с этого стула и с ручки от входной двери. Кто-то их обтер. Во всяком случае, так оно выглядит. Очень даже странно. Ничто больше не было вытерто, даже нож, которым она порезала себе вены.
— Гематологи здесь уже побывали? — спросил я.
— Да. Пришли и ушли.
— Ладно, — сказал я. — Можно мне позвонить? Я хочу согласовать с лабораторией.
Он пожал плечами:
— Пожалуйста.
Я прошел к телефону, взял трубку и набрал номер бюро прогнозов погоды. Когда в трубке раздался голос, я сказал:
— Дайте мне доктора Лэйзера, пожалуйста.
— …солнечно и прохладно. Вечером перемежающаяся облачность, повышение температуры до…
— Фред? Говорит Джон Бэрри. Я сейчас здесь, в квартире.
— …возможны ливневые дожди.
— Да, они говорят, что пробы были взяты. Вы уверены, что у вас их еще не получили?
— …завтра ясно, значительное похолодание…
— А, понимаю. Ладно. Хорошо. Правильно. Еду.
— …ветер восточный, слабый до умеренного…
Я повесил трубку. Никто не обратил на меня внимания, когда я уходил.
ПОНЕДЕЛЬНИК,
17 октября
В понедельник на меня нашло скверное настроение. Почти все утро я просидел, попивая кофе и куря сигареты и ощущая при этом противный, кисловатый вкус во рту. Я продолжал твердить себе, что прекрасно могу это дело бросить и никому от этого убытка не будет. Я мог только напортить.
Кроме того, если разобраться, то вины Уэстона тут не было. Хоть мне и хотелось найти виноватого, его я винить не мог. К тому же и человек он старый. Я только попусту тратил время. Я пил кофе и упорно убеждал себя в этом. Пустая трата времени.
А остановиться не мог.
Где-то около полудня я поехал на машине в лабораторию Мэллори и вошел в кабинет Уэстона. Он
