останутся забытыми.
Если снималось что-то особенное, я старался включить эти кадры в уже сложившиеся эпизоды. Я поставил себя в положение монтажера, который должен был позже составить из отдельных кусков законченное целое, и разработал сценарий для всех эпизодов, которые были нужны для дополнения уже заснятых.
Этот же метод оправдывается и при фотографировании. После каждой экспедиции обнаруживается, что были нащелканы тысячи ненужных снимков, в то время как недостает некоторых важных и зачастую самых обычных сюжетов. Поэтому я старался представить себе также образ мыслей редактора иллюстрированного журнала, который хочет дать знать о нашей экспедиции. После этого составлял перечень недостающих снимков, компоновал, набрасывал эскизы и ехал в природу искать их.
Наконец, мы попробовали составить план действий на случай встречи с тем или иным животным. В такие мгновения обычно бываешь слишком взволнован, чтобы трезво оценить ситуацию. Я составлял планы, которые мы запоминали, и если многое оказывалось лишним, то подготовленные встречи с животными вполне нас вознаграждали.
Конечно, съемки можно упростить, если заранее ловить животных и потом тем или иным способом создавать нужные ситуации. Многие вызывающие восхищение сцены даже в лучших американских и европейских художественных фильмах созданы именно таким образом в ателье или аквариуме. В естественной обстановке бесконечно труднее получить что-либо подобное перед камерой, поэтому бывает очень досадно, если позже ни публика, ни сама критика не замечает этой разницы. Я мог бы перечислить много случаев, когда какой-нибудь трюк собирает гораздо больше восторженных аплодисментов, чем многомесячная опасная для жизни работа. Однако с научной точки зрения несомненно ценнее снимки, заснятые в обстановке свободной, нетронутой природы.
Мы проплывали бесконечные расстояния под водой. В мелководных лагунах температура поднималась в августе до 40 °C. При отливе эта вода уходила в море, и мы плавали у края рифа в горячих потоках, которые, сильно бурля, смешивались с более прохладной водой глубин. В зоне смешения мы наблюдали то же преломление света, что и на большой глубине, на границе между слоями воды с различной температурой, а также при впадении пресной воды в море. По обе стороны границы, нередко четко обрисованной, вода чиста_ и прозрачна. Зато в зоне смешения она похожа на студень в котором лучи преломляются гораздо сильнее и неравномернее, чем, например, в горячем воздухе над костром.
Много рыб держалось в стороне от слишком горячей воды. Изящные пестрые рыбы-бабочки переселялись в более глубокие места у склона рифа, как и забавные балисты и пестрая армия рыб- хирургов, губанов и морских попугаев. Полосатые рифовые окуни встречались реже, так же как и гигантские экземпляры хейлинуса, самого большого из губанов, вес которого достигает двухсот килограммов; он обычно неподвижно висит в воде в виде странного угловатого чемодана. Зато мы увидели много небольших рыб, которые хватали погибший из-за температурного перепада планктон, струящийся вниз по рифовому склону. У поверхности распространялись облака небольшой красной водоросли триходесмиума. Эти облака все время росли, и, несмотря на яркое солнце, видимость значительно ухудшалась.
Однажды исчезли все акулы. Многих из них мы уже знали, они всегда появлялись на одном и том же месте — и вдруг ни одна из них не показалась. Через четыре или пять недель они так же внезапно снова были здесь. Не думаю, что причиной служила жара, наверное наступила пора спаривания. В своей книге о промышленном лове акул капитан В. Е. Янг тоже отмечает, что эти рыбы исчезают в определенное время из некоторых районов. В доме Билла Кларка губернатор Кассалы рассказывал мне, что у острова Талла-Талла он видел, как однажды море буквально кишело акулами.
Единственными существами, не терявшими ни капли бодрости в страшную жару, были дельфины. Мы всегда встречали их на одном и том же месте. У них был свой, ограниченный невидимыми стенами, совершенно определенный район. Они встречали нас у одного его конца, сопровождали до другого и, если мы возвращались, плыли с нами на такое же расстояние назад. Их было штук пятнадцать-двадцать, каждый длиной метра в два. По обыкновению они резвились у носа лодки, и некоторые выскакивали в воздух метра на два.
Мы ломали себе головы над тем, как заснять этих животных на кинопленку. Я несколько раз прыгал в воду с движущейся лодки, но как только вода успокаивалась, дельфинов уже не было. Наконец, у нас возникла такая идея: мы с Лео спустимся под воду с аппаратом для ныряния и кинокамерами метров на пятнадцать — туда, где встречались дельфины, и будем спокойно ожидать; плавающая на поверхности бутылка обозначала наше местонахождение. Лодка должна была описать круг, пока к ней не присоединятся дельфины, и затем провести животных прямо над нами. Снизу лодка с играющими дельфинами должна была выглядеть бесподобно!
Сделали три попытки. Но дельфины, охотно подплывая и следуя за лодкой, исчезали, как только она приближалась к нам метров на 50. Мы каждый раз видели только одинокую лодку. Позже было установлено опытным путем в большом океанарии во Флориде, что дельфины также способны осязать на расстоянии: они испускают короткие крики, ультразвуковые колебания и воспринимают возвращающееся эхо.
Последние два месяца были исключительно жаркими. В Порт-Судане местные жители лежали в тенистых местах на улицах и в парке, словно мертвые мухи; почти все европейцы уехали в отпуск. Махмуд не мог понять, откуда еще у нас берется энергия. Мы отправились в Шаб Амбер и засняли там на кинопленку кораллы необычайной красоты. Но мы еще не нашли мант, и после долгой тряски на грузовике я попал в Мохаммед Гул, где, наконец, удалось их заснять.
Я совершенно потерял представление, имеют ли смысл наши работы. Мы неоднократно преднамеренно создавали сложные ситуации, гарпунировали рыб в опасных местах, что один раз акула даже вырвала у меня рыбу вместе с гарпуном. Жара лишала нас обычной осторожности, и игра с опасностью стала странной необходимостью. Наши приборы для ныряния потеряли всякую герметичность, камеры были перепаяны в десятках мест. На них везде были красные полосы и пятна, так как мы обнаружили, что лак для ногтей Лотты был самым быстродействующим и лучшим средством залеплять поврежденные места.
Последние три недели мы снова провели в Суакине. Господин Георгий Сарабис, состоятельный грек, посылал нам на своем автомобиле пищу и блоки льда, что нас весьма трогало. Наряду с Биллом Кларком он был добрым ангелом нашей экспедиции. Когда мы, изнуренные и исхудалые, возвратились в Порт-Судан, он помог выполнить все формальности и тепло проводил нас. Мы же, откинувшись на спинки кресел, удивлялись, что сейчас все действительно кончилось. Почти невозможно было представить, что существуют мягкие кровати, нормальная пища, а прежде всего — зеленые деревья и покрытые цветами луга…
В Венеции, во время первой демонстрации «Приключения в Красном море», нам все казалось таким далеким, словно виденный когда-то сон. Фильм между тем стал самостоятельным существом, уже больше не нуждавшимся в нас. Нам не пришлось прилагать особых стараний, чтобы он прошел по экранам почти всех стран. У огромного количества людей он возбудил интерес к подводному миру. Для нас же самым приятным было то, что доходы существенно помогали снаряжению нового исследовательского судна для института.
Парусник, который я приобрел на этот раз, был в два раза больше нашего «Морского дьявола». Это был трехмачтовик, со стальным корпусом, водоизмещением в триста пятьдесят тонн, длиной — сорок два и шириной — восемь метров. Он был построен в 1927 году на одной из верфей в Каусе для семьи короля швейных машин Зингера, прошел через много рук и во время войны был переделан в грузовое судно. Он потерял при этом свой семидесятитонный свинцовый киль и мачты, а в средней его части было устроено помещение для грузов. Сзади установили, как обычно у грузовых судов, высокую рулевую будку. От великолепной яхты остался только хорошо сохранившийся стальной остов, использовавшийся в конце концов для перевозки угля датской пароходной компанией, пока она не обанкротилась. Если я совершил когда-нибудь мужественный поступок, то это было приобрети жалких остатков яхты и попытка возвратить «Ксарифу», как ее раньше называли, в прежнее состояние.
В 1950 году нас пригласили перенести морские исследования в Лихтенштейн и предложили помощь. Здесь мы с энтузиазмом взялись за работу. «Ксарифу» отбуксировали через Канал кайзера Вильгельма в Гамбург, где энергично приступили к ее оборудованию.
Наши списки распухли до бесконечности. Купив судно, я даже приблизительно не представлял, что для приведения «Ксарифы» в пригодное состояние нам предстоит добыть еще по крайней мере в пять раз
