— Один метр девяносто девять сантиметров. Ты спрашивала про мой рост: он тебе нужен для типографии — ты так сказала.
— Ах да, сп-пасибо. — Странным образом даже его услужливость выбивала сегодня Сирил из колеи. — Э-э, у меня здесь только Равель и Дебюсси. Надеюсь, они не нагонят на тебя тоску? Во время перерыва я посмотрю — может быть, найдется что-нибудь и на твой вкус.
«С чего это я впадаю в снобизм? — подумала она. — Оборонительный рефлекс?»
— Для меня что Бах, что рок — один черт, — дружелюбно откликнулся Шон. — А в перерыве я и так получу все, что мне надо.
Сирил, скрипнув зубами, ткнула пальцем в клавишу портативного магнитофона, стоявшего на рабочем столе, и принялась за работу. Трудно было придумать что-нибудь более контрастное: мягкие импрессионистские волны прелюдий Дебюсси и жесткие, резкие линии, которые она свирепо чертила на листе бумаги.
Но вот она уже забыла обо всем постороннем, ловя на глаз пропорции его большого тела.
— Порядок, Шон! Я схватила пропорции, то есть основные соотношения размеров. Теперь, если хочешь, можешь двигать головой, только держи плечи прямо.
Увлеченная мощью и силой его сочленений, Сирил вся ушла в рисунок, а потом принялась за отделку деталей одежды, ладно сидевшей на великане.
Она не замечала пристального, если не сказать больше, взгляда Шона: за мольбертом она забывала обо всем, кроме дела. Впрочем, чем ближе к завершению была работа, тем сильнее начинало одолевать ее беспокойство — но уже иного рода.
Задуманное не получалось. В этом она еще раз убедилась, бросив последний беспристрастный взгляд на рисунок. Раздосадованная, она собралась было немедленно начать все заново, когда спохватилась, что уже около девяти, и Шон заслужил право пусть на кратковременный, но отдых.
Ее охватила безудержная паника, потому что он заработал и кое-что еще помимо отдыха. Руки затряслись от ужаса, и она вспомнила, что две ночи практически не спала.
Положенный час, запись на кассете и время безнаказанного труда истекли одновременно — вместе с боем настенных часов на нижнем этаже, «Отступать некуда, Сирил, — сказала она себе. — А раз так — нечего оттягивать худшее».
Шон тут же расслабился, выйдя из позы, которую терпеливо держал сорок пять минут. Он встал, заполнив собою обширное пространство мансарды, потянулся так, что руки его едва не задели скос потолка.
— Ты еще не надумал начать карьеру натурщика? — спросила Сирил, пытаясь сразу взять инициативу в свои руки. — Ты не сдвинулся ни на сантиметр! Из профессионалов лишь единицы смогли бы проявить столько терпения и выдержки, и вообще…
В следующую секунду она оказалась в ловушке его рук. Большим пальцем правой руки Шон приподнял ей подбородок.
— Время летит совершенно незаметно, когда смотришь на такую красавицу и предвкушаешь возможность полакомиться ее устами, — сообщил он, в полном соответствии с договором припечатывая ее рот.
Сирил все утро готовилась к тому, чтобы ни словом, ни звуком не выдать во время этой пытки своих истинных чувств, но сейчас все ее благие намерения разлетелись в прах. Легкая, почти невесомая бабочка его поцелуя спорхнула с ее губ раньше, чем она успела как-то среагировать на пронзившую ее тело волну наслаждения.
Ей буквально силой пришлось удержать себя от того, чтобы поймать его отпрянувшее тело и потребовать продолжения того, чего минуту назад она боялась больше смерти. Сосчитав до десяти, она отругала себя и пошла готовить лист для второго эскиза.
Через четверть часа Шон, одетый в очередную смену белья, сидел на подмостках, а Сирил, криво усмехаясь, рисовала.
«Как все, оказывается, просто! — торжествующе резюмировала она. — О чем я вообще беспокоюсь? Этот малый мне совершенно не страшен! Достаточно вспомнить, как легко я перенесла его поцелуй: р-раз — и птичка вылетела!»
Однако ближе к полудню от хорошего настроения Сирил остались одни воспоминания. Работа не шла. Опытный глаз сразу заметил бы: линия, как всегда, дерзка и благородна, но общее впечатление — разочаровывающее. И уж совсем подавляло ее то, что Шон не поспешил воспользоваться правом на три заработанных поцелуя.
К полудню Сирил почувствовала, что еще немного — и она окончательно соскользнет в пропасть отчаяния и сомнения в собственных силах — состояние, которого она до сих пор не знала. Впрочем, лишь самый тонкий наблюдатель различил бы нотку неравнодушия в ровном голосе, которым она обратилась к натурщику, одетому на сей раз в узкую полоску материи:
— Перерыв на обед. Можешь облачиться в свою одежду, Шон, а эту снять. Эту модель я уже нарисовала.
Она не сказала, что для нее унизительно накрывать ланч голому исполину, прикрытому лишь символическими красными плавками как фиговым листком…
До сих пор работа помогала ей не обращать внимания на постепенное убывание одежды на натурщике; более того, перспектива разом заплатить за все три часа позирования способствовала тому, что она с удвоенной энергией отдавалась делу.
Вот и сейчас она начала яростно опрыскивать фиксажем готовые эскизы, не позволяя физическому присутствию Шона нарушить ход ее мыслей. Это оказалось непросто, потому что он, словно не услышав команды переодеться, по-прежнему полуголый, подошел к ней.
Даже через плотный свитер она чувствовала, как от его могучего тела пышет жаром.
— Можно, я взгляну?
Его огромная ручища опустилась на столик поверх ее плеча и подняла один из листов. Почувствовав, как она напряглась, Шон остановился.
— Ты, надеюсь, не против?
— Ничего страшного, я его уже зафиксировала. — Сирил сама удивилась, что умеет держать такой ровный тон. — Не люблю только, когда мне заглядывают через плечо во время работы, а сейчас — ради Бога!
Она осторожно выскользнула из-под его руки в сторону и с безопасной дистанции взглянула в лицо Шона. Тот сосредоточенно рассматривал эскиз, глаза его перебегали от одной детали к другой. Потом он взял другие листы — и губы его расплылись в кривой улыбке:
— А ты вчера правду сказала, Сирил: мать родная не узнала бы меня на этих рисунках.
Лицо на эскизах было едва намечено. Собственно, здесь оно и не играло никакой роли: изюминкой было тело, призванное в самом выигрышном свете преподнести тот или иной образчик одежды.
— Ну и как? — глуповато спросила Сирил и тут же в отчаянии зажала себе рот. Но было уже поздно: слово не воробей.
— На редкость мастерски, но чего-то не хватает… Какие-то они холодные — блестящие, но холодные — без души, что ли? Я не вижу здесь тебя. Такое впечатление, что ты просто отрабатывала заказ.
Как ни жестоки были его выводы, он всего лишь выразил вслух ее собственные сомнения.
— И давно ли вы стали специалистом в живописи, мистер Стивенс? Никто, слышишь, никто до сих пор не подавал рекламаций по поводу моей работы! Ко мне на месяц вперед стоит очередь из заказчиков, к твоему сведению! — выпалила она, до глубины души уязвленная его критикой.
— Ты сама спросила… А впрочем, ты права. Кто я такой, чтобы выносить суждения? И если уж речь зашла о моих словах, то я знаю только,
Сирил по-прежнему стояла напротив, уперев руки в бока, и ее кобальтовые глаза сверкали как две ослепительные льдинки.
Шон примиряюще поднял руки, но прежде чем он успел что-либо вымолвить, Сирил уже бежала по лестнице, топоча по ступенькам.
— Одевайся, мистер Стивенс! — крикнула она на бегу. — Когда спустишься, я уже накрою на стол.
