внутренней красоты, она еще и упоительна хороша собой: серые (а может, седые) волосы вечно стоят на голове 'взрывчиком', свисая на лицо и плечи сосулькообразными 'завлекалочками', торчащие, как у кролика, зубы при виде шефа обнажаются в восторженном оскале, по шее можно анатомию мышц и сухожилий изучать, длинная сутулая фигура постоянно трясется и приседает от возбуждения, очки на носу всегда сидят криво — для изысканности облика, наверное. Она так напоминает грязноватого зоосадовского страуса, что мы дали ей прозвище 'Эму'. Шеф, видать, надеется, что западным галерейщикам не устоять перед красой Ноевой дочери.
Художественным изыскам Дармобрудера Эмма возражать не будет: ей без разницы. Жрушко — типичный неумеха-гуманитарий, смертельно боится увольнения, а потому беспрекословна, исполнительна и удобна в обращении — наподобие стиральной машины 'Самсунг'. К тому же с современным искусством Эму незнакома в принципе, для нее любой стиль после серебряного века — порнография и извращение высоких духовных идеалов. Когда я впервые при ней употребила термин 'ассамбляж', обозначающий вполне пристойное выставочное мероприятие, Ноевна побагровела как свекольный отвар. После летучки Жрушко прямо в буфете прочла нашему коллективу нотацию о незыблемых рамках приличия, положенных порядочной женщине, даже если та искусствовед. Ну вот, теперь я для нее что-то вроде младшей прислужницы в храме искусств, где она сама — верховная жрица. И Эмма затаив дыхание ждет моих ритуальных танцев поклонения. Что ж, поплясать придется, надо же потешить старушкино самолюбие.
Как в игре 'монополька', с порога замдиректорского кабинета — моего кабинета! — я в одночасье переместилась на пару ступенек вниз, на должность простого хранителя отнюдь не роскошных фондов. И все мои усилия, потраченные на прорыв к вершинам — Шарику под хвост. Хорошо тем, кто умеет держать удар. Надо сделать хорошую мину и блефовать до последнего. Ну, не в запой же мне ударяться! Я сильная, я выдержу, я даже шоколадный торт не стану покупать! И буду лелеять надежду на чудо: а вдруг итальянцы мазохисты? И им понравится? Хотя — тут я опять приуныла — глава делегации человек образованный, уважаемый, с высокой репутацией, потомок древней родовитой фамилии. Дворянин со вкусом и хорошим образованием не сможет полюбить творения дармобрудеровских, э-э-э, переводя на литературный язык, представителей нетрадиционной сексуальной ориентации с тяжелыми дефектами психики. А-а, черт бы побрал все начальство на свете!
В общем, торт не торт, а бутылку 'Мартини' я приобрела. В беспамятство она меня не погрузила, но я была здорово навеселе, когда позвонили в дверь. Пришла без звонка, по наитию, самая энергичная из моих подруг. Насколько я знаю Ирку, она ни одну прямую кишку не считает безвыходной. Ириша — человек, сопереживающий ближнему по-европейски активно. У нее всегда найдется десяток добрых советов для пострадавшего, пусть и совершенно неприемлемых. Глядишь, бедолага отвлекся, ругает Ирку почем зря за глупые выдумки — а отчаяние понемногу ослабевает. А еще Ириша умеет взбодрить любого неудачника женского пола — с нами, женщинами, шоппинг прямо чудеса творит. Было такое определение для политических взглядов — 'сочувствующий'. Моя подружка — 'сочувствующая' не по политическим, а по человеческим взглядам. Сейчас она будет меня врачевать: либо потащит по магазинам, и там я в подпитии наделаю массу глупостей; либо станет с упоением демонстрировать собственную добычу. Ириша — Артемида распродаж, безжалостный кондор бутиков, ас-истребитель товаров с 20-30-50-процентной скидкой. Она нюхом чует, где происходит уценка дорогущих вещиц, выпущенных 'родными' Ферре, Москино, Версаче и Бог знает, кем еще. Ощутив знакомое покалывание в спинном мозге, Ирка предается оргии приобретательства.
Обладая великолепной долговязой фигуркой и личиком, похожим на райское яблочко, Ирочка сроду не испытывала комплекса толстухи. Ее не волнует, если проклятые фирменные шмотки не подходят по фасону или — для меня это просто мука мученическая — по размеру. Не знаю, что за порочное наслаждение находит Ирка в бессистемном приобретении супермодных тряпок. По мне, они лишь тем и хороши, что продаются на треть или на половину дешевле обычной цены — до 15 июля или до 1 сентября, о чем завлекательно оповещает бирка. Большинство женщин поддерживает мою Артемиду в этом заблуждении. А вот я — унылое исключение из общего правила: не выношу магазинов, терпеть не могу заходить в каждую застекленную от пола до потолка лавку и с упорством маньяка тискать потными руками кофточки-юбочки, если понимаю: денег на их покупку мне не хватит ни сегодня, ни вообще. Но вот что удивительно: Ирка тратит на одежду раза в два меньше, чем я. Все тряпки она покупает заранее, когда в них нет острой нужды, а потому и выбирает их самым придирчивым образом. А я тяну до последнего — и хватаю первую же более ли менее подходящую — где уж тут привередничать! Вот так всегда: интуиция приводит к победе быстрее, чем нудные логические подходы.
И вот Ирка, воплощение женской логики, расцеловала меня и задала привычный вопрос: 'Как дела?', а я безрадостно приступила к перечислению своих неурядиц. Тем временем неунывающая моя подруженька присоединилась к распитию алкогольных напитков.
— Слушай, мася, — тараторила Ирка, сооружая коктейль из остатков мартини, — не принимай близко к сердцу! Все образуется! Чтобы что-то получить, надо это оплатить. Ну и пусть итальянцы не согласятся на ваших немытых придурков, зато твой Дармобрудер поймет, что ты его предупредила. Он вернет тебе место зама, а то и вице-президента! Есть вас вице-президент?
— Ага! — мрачно согласилась я, крутя рюмку в пальцах, — Будь он жителем загнивающего Запада! В России любой, по собственной вине обложавшись, не каяться будет, а зло сорвет на подчиненном. Потом он напьется и будет рассказывать, что его подставили. И когда итальянцы повернут нам филейную часть, Дармобрудер падет на грудь Эму. Они хором восплачут и возрыдают, а, отсморкавшись, упрекнут меня в недостатке рвения — тоже хором. После чего с меня снимут премию, а то и кусок зарплаты.
— Ну, перестань! — взмолилась Ирка, тряхнув русой, аккуратно выстриженной стильными клочками, шевелюрой, — Лучше давай развеемся. Поедем…
— По магазинам! — привычно закончила я недоговоренную фразу, — Нет, солнце мое, ехать с тобой по магазинам, да еще в таком податливом состоянии — уголовное преступление. Против моего кошелька. Я вернусь с горой ненужного шмотья, и мой ремонт придется отложить — до всплытия Атлантиды. Лучше будь другом: сходи вниз, в магазин, купи еще винца, а я сварганю ужин. Проведем этот вечер у камина, как две сплетницы-домоседки. Вспомним юность, годы золотые.
— Ну, хорошо, — покладисто согласилась Ирка и метнулась к двери, — Сделаешь пиццу, по рукам?
Пицца — мое коронное и запретное блюдо. Я готовлю его только для гостей и никогда — для себя. Если есть у современной женщины заветная мечта, то это — заболеть дистрофией и булимией одновременно. Не думать ни о калориях, ни о килограммах, ни о размерах, ни о тренажерах. Жрать, жрать, жрать и худеть, худеть, худеть…
Ирка вернулась с новой порцией мартини, пока я энергично месила тесто. Когда я стряпаю, на меня нападает демон откровенности. Услышав от меня богатый подробностями рассказ о вчерашнем таинственном досмотре, в результате которого я повыбрасывала на помойку все накопившееся старье и вдребезги не выспалась, Ириша не на шутку перепугалась. Она получает второе образование в каком-то юридическом экстернате, собирается менять профессию искусствоведа на более выгодную, будет юристом по авторскому праву. Теперь ей, как будущему специалисту, везде мерещатся криминальные деяния. Ирка начала предлагать самые невообразимые версии: а вдруг мне в квартиру подбросили ценную информацию, о которой я понятия не имею, или среди старья, оставшегося после дедушкиной смерти, спрятан клад, а может быть, тот, кто жил в этой квартире до меня, заховал в кладке стены что-то этакое… Здесь я ее остановила и предложила вскрыть обивку на всех стульях в доме. Чем черт не шутит, пока Бог спит? Но Ирка не обиделась. Она человек легкий: легконогий, легкомысленный и легковерный. Мне иногда хочется быть такой же. Наверное, ей весь мир кажется розово-золотым, будто облако на закате, а неисправные трубы поют, как соловьи в любовном угаре. Хорошо быть оптимистом! В тот вечер, под влиянием выпитого, я тоже твердо решила стать оптимисткой.
Пробуждение изничтожило благие намерения и радужные надежды на корню. Нет, похмелья со мной не случилось, и кошмары меня не мучили — само будничное утро не радовало. Зудение будильника, сквозняк из распахнутого окна, холодный пол ванной, мелкий подхалимаж моего кота Прудона, требующего кормежки до того, как я окончательно проснусь и почищу зубы. До чего же утомительно быть женщиной эмансипированной, деловой и независимой! Чует мое сердце: однажды я откажусь от карьеры и стану аленьким цветочком на клумбе какого-нибудь заботливого садовника. Надеюсь, она не окажется клумбой
