Дом Табуреткина был из тех, что бесполезно оснащать домофонами. Похоже, на такие здания охранные устройства надо ставить не снаружи, а внутри — чтобы спасти окружающих от обитателей этого жуткого муравейника. Тип, куривший на лестнице в майке добиблейского периода, осчастливил бы весь Институт археологии, принеся им свое белье. А вирусологи Пентагона заплатили бы любые деньги за его треники с пузырями на коленях и отвисшим задом. Права Кристя Орбакайте, ох, права: 'Если бы знать, где мне счастье искать!' Спеть ему, что ли? Кажется, я сам нарываюсь. Ничего, сейчас все получу, и даже с добавкой. Неизвестно, правда, от кого — от Чингьяле этого, или от ловеласа-неудачника. А может, от обоих.
Табуреткин ждал нас на пороге. Под глазом у него сиял свеженький бланш, и вид у него был такой, точно он бился на кулачках с самим Сталлоне. Так, этому уже хватит. Он вне игры.
— Сьлава Богу, — просвистел несчастный зияющей между зубов дыркой, — Сёня, сяберите их, посялусьта! Это не люди, это сьвери! Вы посьмотрите, сьто они с бабуськой сьделали!
Хорошо, что его фамилия не Шишкин. Он бы еще долго не мог нормально представиться, все бы непристойность получалась. Господи, а 'бабуське'-то за что попало на орехи? За соучастие? Впрочем, старушка оказалась в норме. Она сидела у соседки, причитая и охая над попорченным в итальянских разборках имуществом. Соседка — тетка с формами отощавшей после спячки медведицы — поила пострадавшую чаем и смотрела на нас с неприязнью. В унылом интерьере ее жилища, действительно, Соня выглядела неподходяще — словно райская птица, залетевшая по ошибке на городскую свалку. Мы не стали любоваться этим парадоксальным зрелищем и твердым шагом прошли в Табуреткину комнату.
Здесь нас ожидала сцена из 'Брака по-итальянски'. В роли Софи Лорен и Марчелло Мастрояни — Элеонора Брилла и Микеле Чингьяле соответственно. Только обстановка не такая романтическая. Пол был усыпан черепками каких-то фарфоровых слоников и котят, неопознанными деревянными обломками, драными кофтами и вспоротыми подушками. Казалось, что единственная уцелевшая в катаклизме вещь — ревматический диван с протертыми до дыр подлокотниками, да клетчатое покрывало на нем. А на покрывале, сплетясь в объятьях, мурлыкали Лео и ее свинтус. Брилла была очень ничего — пухленькая такая, белокурая, губастенькая. Из одежды на ней немного осталось — такая шелковая штучка цвета морской волны, вроде летнего платьица неприемлемой (для Табуреткиной бабули, естественно!) длины, да красный в зеленую полоску шерстяной носочек. Наверное, Табуреткин подарочек. Его собрат висел на люстре, глупо покачиваясь среди псевдохрустальных подвесочек. Ворвавшись в эту идиллию, мы не сразу сообразили, что даже не постучались. Соня принялась что-то мямлить по-итальянски, но Микеле на нас за бестактность зла не держал. Наоборот, он вскочил, загораживая животиком пленительное зрелище — синьорина Брилла в истоме и полосатом носочке — и радостно затараторил, не слушая оправданий. Соня переводила с пятого на десятое:
— Говорит, нашел свое счастье. Они женятся. Надо быть праведным, и они будут. Детишек родят — штук пятнадцать. Свадьба будет в лучшем виде. Мы — гости, а ты, рыжий, шафером будешь. Я тоже сгожусь на роль подружки невесты.
— А мне, значит, не обломится? — вырвалось у меня.
— Потерпи. Всем шампанского, будем пировать. Россия — хорошая страна, зря он ее ругал. Он не сердится на Табуреткина, когда тот придет, он его еще раз простит. Надо пригласить и Кавальери, пусть все веселятся. В общем, гуляй, братва!
— Сонь, скажи ты ему, что он уже погулял. Квартиру разгромил, соседей напугал. Пора бы ему и честь знать, загостился, — ну вот, будущий шафер прозаичен, как кастрюля. Дал бы мужику порадоваться — такую девку отхватил!
— Погоди, сейчас он закончит… — Сонька уже увлеклась перспективой выйти в свет в розовом платье до пят и в эксклюзивном веночке.
— Да ни фига он не закончит, он же адвокат! — рявкнул Иосиф так, что привел в чувство даже пребывавшую в отключке Элеонору.
Увести разрезвившегося итальянца удалось с трудом. Он лез ко всем обниматься, охал по поводу учиненного побоища, совал капусту всем подряд, и его совсем не хотели отпускать. Приперся муж соседки — Вася в незабываемых семейных трусах с разъяренными тиграми. Сам Васятка — мирный пьяноватый мужик — заметно взбодрился при виде мзды за нанесенный ущерб. Короче, был хэппи-энд по- итальянски.
В машине помолвленные безобразники продолжали сгорать от страсти, не обращая внимания на оказавшегося с ними на одном сиденье Оську, усиленно делавшего вид, что ничего не происходит. Соню, из этических соображений, я посадил рядом с собой. Того, что творилось сзади, невинным девушкам до брака видеть не положено, даже если они не безнадежно невинные. Словом, мы все вздохнули с облегчением, когда слипшийся от жара страстей 'Твикс'-сладкая парочка был доставлен к отелю. Они убежали, даже не попрощавшись — но мы их извинили.
— Вот, Сёня, — не удержавшись, съехидничал я, — выйдешь за Кавальери, и все у тебя будет путем. Муж — кабан в брачном угаре, дети — вылитые поросята, все пятнадцать…
— Можно подумать, — отрезала она, — меня в России ждет лучшая участь. Муж — вылитый Васек, детишки в папу, свекруха вроде этой динозаврихи!
Нашу пикировку прервал Осин голос:
— Да хватит вам! Благое дело сделали, помирили влюбленных… Не впервой нам любовников мирить, где-то это уже было, а, Дань?
— Они сами помирились, — буркнула еще не остывшая Софья, — И нечего себе чужие заслуги приписывать!
— Сколько мы сил на них потратили, — проскрипел я, выезжая на Садовое, — И все без толку! Никакого кредита, сплошной дебет.
— Не скажи! — встрепенулась Соня, — Мне Микеле интересную фразу сказал…
— Это насчет подружки невесты, что ли? За живое задело? — ох, надо бы мне шутить поменьше. Если на сердитых воду возят, то на веселых — навоз грузят.
— Заткнись! — так, началось, Сонька разозлилась, — Я про дело говорю, мне клоунессой подрабатывать некогда! Чингьяле в эйфории ляпнул, что Кавальери надо развеяться, а то они совсем иссохли от какой-то 'русской угрозы'. Что за угроза, не объяснил, и вообще смутился — видать, сболтнул лишнее.
— Похоже, ты, Данилушка, провидец. Неспроста дружная семейка сюда притащилась, да еще адвоката прихватила, ох, неспроста! — подытожил Ося.
Поверили, наконец. Эх, сказануть бы им… 'А я предупреждал!' Ладно, буду держать марку — сделаю нейтральный вид.
Софье с утра надо было идти на работу, прошлые ночи у нее тоже, как я понял, не сну были посвящены, так что мы завезли ее домой, взяли обещание никому без пароля не открывать, а сами пошли в круглосуточный магазин за кофе и какой-то закусью вроде китайской еды, которую Оська просто обожал. Пришли к Иосифу с твердым намерением еще поразмыслить, но свалились вповалку на диван и заснули как убитые. Проснулись мы в тот час, когда порядочные люди уже обедают, а порядочные жаворонки — так даже ужинают. С мадемуазель Хряпуновой любой режим летит к черту. Городской шум уже звучал в вечерней тональности, улицы заполнялись народом, по пустырю, раскинувшемуся неподалеку от Осиного дома, толпой гуляли собаки с хозяевами и мамы с детишками. Деревья и трава пахли опьяняюще. Все и вся наслаждалось уходящим теплом бабьего лета.
Одни мы как каторжные бились над загадкой: кому и что задолжала семейка Хряпуновых в течение бурного ХХ столетия. Надо было поторапливаться, преступник опережал нас на целый шаг, а то и на два — не успели мы додуматься насчет обыска престарелой генеалогини, как ее квартирку уже переворошили, а раз зашел разговор о причастности отцов и дедов Кавальери, жди беды. Если глупышку Соню нельзя ни силой, ни хитростью убедить в небескорыстии красавца-шатена по имени Франческо, будем действовать самостоятельно. Только вот на каком языке? Он — по-русски, а мы — по-итальянски ни бум-бум. Софью привлечь к разговору по душам с этим губителем женских сердец не удастся, значит, нужен независимый переводчик. Хотя стоп, почему обязательно независимый? Можно и официального толмача привлечь, а то он шастает туда-сюда без толку и проку — пущай свои лиры отрабатывает! Я подкинул идею Гершанку. Тот попыхтел-попыхтел, да и согласился. Осталось узнать, где проживают наши подопытные, произвести
