вокруг головы. Будем со святой Екатериной дуэтом выступать, словно парные танцорки в небесном кабаре. Прости, Господи, какая ахинея в башку лезет! Все-таки страшно мне, очень страшно.
В общем, начну поиск душегуба с сослуживцев: будем проверять всех, кто слыхал Дармобрудеровские вопли по поводу моего немедленного приезда. Во-первых, на подозрении, конечно, секретарша, но Веры точно в галерее не было, когда я добралась до 'Комы'. Ее я уже исподтишка проверила — так, на всякий случай. Наутро после смерти босса, болтая по телефону о том, о сем, извергая ахи-охи по поводу 'ужасного и трагического события', Верочка обругала и себя, и охранника Игорька — подозреваемого номер два: ничего бы, дескать, не случилось, не отпросись они оба в роковой день на полчасика пораньше — билеты у них, видишь ли, на концерт завелись. Ребятки и пошли на концерт, начало коему было в семь вечера. Встретили там еще троицу из наших — билеты-то распространитель прямо в галерею привез. Даже если оба — Игорь и Верка — оказались людьми нехорошими, редисками, алиби у них все равно непробиваемое.
Весь вечер протусовались впятером, пили пиво, прыгали с зажженными зажигалками в грохочущей тьме, где вздохнуть полной грудью — задача не из легких. После сомнительного удовольствия попотеть в о-очень большом коллективе все пятеро посетили пару пивнушек и одну — по требованию дам — стильную кафешку. Затем, чуть ли не в третьем часу ночи, Игорек, обладатель старенькой 'Ауди', развез счастливых собутыльников по домам. Пока я залечивала боевые раны, еще несколько участников памятного вечера звонили мне домой: начинали с извинений, а заканчивали восторженными воспоминаниями о том, как пятеро сотрудников — самых молодых, мускулистых и политически грамотных — глупо скакали бандерлогами, в то время как их шеф откинул полусапожки, а хранительница чуть со страху не преставилась. И как бы один (одна) из них ухитрился (-лась) вернуться в 'Кому', тюкнуть меня по балде, обыскать, потом снова поехать на концерт, войти по второму разу в зал, протиснуться на старое место и вновь орать и прыгать как ни в чем не бывало? Нет, этот вариант отпадает.
Значит, все пятеро чисты аки голуби, и следовательно, ребятишек можно использовать в деле — в качестве кладези полезной информации, например. Верочка точно знает все и обо всех — ей и карты в руки. Итак, тонкий поворот в интересующую нас тематику:
— Ох, и трещит же у меня башка по шефу покойному!
— Все еще болит? — Верино лицо исказила жалостливая гримаска, — Ты к врачу ходила? А если сотрясение?
— Какое сотрясение? Брось! — отмахнулась я от несвоевременной заботы о моем здоровье, — Само пройдет.
— Не скажи, — Верочка важно покачала головой и выпятила нижнюю губку в знак недоверия, — Знаешь, получить такой удар по голове, тяжелым металлическим предметом, упасть и два часа в обмороке валяться… В том Будде-то, небось — кило два будет? Последствия могут быть очень опасные!
— Слушай, не нагнетай! — притормозила я вошедшую в медицинский раж девицу, — У меня к тебе по работе вопросы накопились. Ты готова, или сперва кофейку попьем?
— Ну… давай кофейку! — как-то не то разочарованно, не то неуверенно протянула Вера, с опаской покосилась на банку, вынутую из тумбочки, и вдруг сорвалась с места, — Лучше я за 'Мокконой' схожу, а заодно сливки прихвачу, — и удалилась к своим перегретым факсам-пентиумам бодрой походкой.
Хм! Сбежала. Испугалась чего-то. Если не вернется через четверть часа, считай, первый допрос я провалила. Отсутствие результата тоже есть результат. Остается сообразить — какой. В эту неутешительную минуту в дверь постучали, вернее, поскреблись, совсем как мой Прудон, нашкодивши:
— Сонечка, к вам можно?
Эму! 'Заговори о дьяволе — появятся рога!' Ей-то чего от меня потребовалось с утра пораньше? Хотя какое сейчас утро…
— Конечно, Эмма Ноевна, заходите-заходите, — сладость пополам с ядом.
— Ой! Тут без вас все время проблемы, проблемы! — заквохтала Жрушко, устраиваясь в креслице, — Вы себя нормально чувствуете?
Что-то она подозрительно заботлива. Не иначе, владельцы галереи директорское место другому прочат, вот Ноевна и подлизывается — а вдруг пригодится?
— Нормально… почти.
— Мы когда узнали, что вы первая нашли… ну, тело, — при мысли о безжизненной тушке любимого директора страусиха аж прослезилась, достала застиранный кружевной платочек, горестно отерла заплывшие глазки и трубно высморкалась, — Мы понимаем — тако-ое потрясение! Шок! Обморок! Ударились головой! Надо бы вам врачу показаться!
— Да не обморок, а… — на середине фразы слова застряли у меня в горле.
Ну-ка, ну-ка, вот этот момент поподробнее:
— Упала я, действительно, неудачно, — проницательный взгляд в сторону Жрушко — давай, мол, поддержи инициативу!
— Да, да, да, — закивала Эмма с таким пылом — вот-вот голова оторвется, — Углы у столика такие острые, и ножки с загогулинами — как вы насмерть не убились?
Не дождетесь! Но мысль о столике — интересная. Разовьем-ка ее чуть-чуть:
— Здесь мне, конечно, повезло! Хорошо хоть столешницу не разбила. Эти стеклянные детали такие опасные!
— Я и говорю, — взахлеб подхватила Жрушко, — не стоит подобную мебель вообще покупать! Она только на вид хороша. И столько стоит! В кабинете и места для нее нет — кто ни пройдет, обязательно стукнется. А тетя Катя прямо вся в синяках ходила из-за этого столика! И когда на следующий день его отмывала, говорила: пятна крови везде — и на ножках, и на полу!
— А милиция еще приходила? — с невинным видом поинтересовалась я.
— Нет, вроде, — растерянно покачала головой Эму, — Ведь Дармобрудер от инфаркта умер, им и незачем было у нас околачиваться… Утром позвонили, сказали, что с шефом несчастье, а вы голову повредили при падении.
— Значит, — задумчиво произнесла я, выбирая карандаш поувесистее и примериваясь вцепиться в него зубами, — Значит, тетя Катя рассказала про испачканную моей кровушкой мебель, и все решили…
— А что? — только тут я поняла, что Жрушко сидит рядом, целиком обратившись в слух, — Разве вы не в обморок упали?
— Ой, я вообще плохо помню этот момент! Наверное, в обморок, а как же иначе? Голова у меня и сейчас побаливает… — пришлось поспешно оборвать все расспросы и под благовидным предлогом внезапной мигрени выпроводить сопящую от любопытства Эму из кабинета.
Странные, однако, расхождения между официальной тети-Катиной версией и Верочкиной осведомленностью. Я про Будду не говорила никому, кроме Данилы и Гершанка — и только эта сладкая парочка в курсе, что бедную Соню специально лупили по темечку, чтобы вырубить и обыскать. Милиция склонялась к мнению, что моя многострадальная головушка приземлилась аккурат на основоположника буддизма. Его упаковали и увезли. Уборщица и не вспомнила про глупого истукана, потому и распространила по галерее гипотезу насчет столика-убийцы. Итак, в пределах ойкумены, как в Древней Греции, должно было царить единогласие: Соня лишилась чувств-с, а заодно и жизни чуть не лишилась — ввиду неудачно подобранной мебели. Но если так, то Верочка…
Додумать мне не удалось. В кабинет без стука, покашливаний, 'бон джорно' и прочих цирлих- манирлих вошел Франческо Кавальери — вошел и встал, опершись руками о стол, нависая надо мной тренированным торсом, поигрывая желваками на аттических скулах. Как-то сразу стало неуютно…
— Почему вы прислали к нам посредников? — голос и глаза у моего немаленького принца были ледяные.
— Посредников? — то ли все вокруг с ума посходили, то ли день такой… неблагоприятный, — Синьор Кавальери, о каких посредниках идет речь? Я до сих пор вела переговоры лично, если не сказать — чересчур лично!
— Да вы ни слова не сказали о деле! Вы кокетничали, изображали влюбленность, мололи чепуху насчет Возрождения и дворянских предков, сводили моего адвоката с его любовницей, убивали своего шефа — где вам при такой занятости подумать о нас!
— Франческо… — надо говорить мягко, но убедительно, психиатры говорят, при обострениях помогает, — вы что, считаете, что я мало уделяла внимания интересам галереи? Но я могу дать любую
