4
Кровать была видавшая виды, даже никелированные прутья спинок порыжели. Скорее всего, попала она сюда с мусорника. Дотянула на ней свой век какая-нибудь старушка, и родственники, облегченно вздохнув и полакав малость для приличия, выбросили кровать на следующий день после похорон. И матрац оттуда же, наверное, с этой же кровати: уж больно пятнистый и провонял лекарствами. Зато простыня из магазина, еще не старая, но такая грязная, что из полосатой превратилась в одноцветную, и теперь на ней можно спать одетым. Или просто лежать. Ставить на грудь пепельницу – круглую, из зеленого стекла и отмеченную штампом ресторана без названия – и лениво курить дармовой «Беломор». Папиросы сырые, тянутся плохо и часто тухнут, а когда прикуриваешь, на грудь падают жаринки – маленькие неприятности, отвлекающие от крупных.
Рядом, прижавшись спиной к стене и поджав по-турецки ноги, сидит Оля. Судя по темному пятну на вылинявших от старости обоях, это ее любимое место в квартире. Оля о чем-то думает, покусывая размякший мундштук потухшей папиросы. Короткое платьице с мелкими желтыми цветочками по белому полю надето на голое тело, и Сергею видны бледные с синевой бедра и промежность, похожая на проталину серо-рыжей прошлогодней травой. Тошно смотреть, но замечание делать неохота, потому что на одном не остановится.
– Сереж, – Оля толкает его в плечо, будто не видит, что он не спит, – погулять не хочешь?
– Нет.
– Сходил бы, погода хорошая...
– ...и ни копейки денег.
– Я дам.
Деньги не помешали бы. Но если возьмет, опустится еще на ступеньку. Кем тогда будет – сутенером? И отказаться нет сил. Деньги – это возможность хоть на время разогнать обложившую, как предрассветный туман, вязкую и нудную тоску.
– Не надо.
– Чего ты, Серёж?! Бери, у меня много. И сегодня еще... – она запнулась, смотрит, пытаясь угадать, как относится к ее работе. Хотела приласкаться – замерла полусклоненная, заметив брезгливое шевеление его плеч. – А хочешь, с тобой пойду?
– Куда?
– Куда скажешь.
Кто бы ему самому сказал. И если уж идти, то с женщиной, которую боялся бы потерять. А эту...
– На. – Оля протягивает четвертной, видимо, приготовленный заранее.
Большая честь – узнать, сколько стоишь. Не каждый удостаивается. Пять бутылок водки или вечер в ресторане – не много, но и не мало. Когда-то готов был отдать полжизни за возможность оказаться в тихом теплом месте, где не стреляют и не приказывают, а подливают холодную прозрачную водку в чистую тонкостенную рюмку.
Оля сует деньги ему в карман джинсов.
– Покупаешь?
Он с такой силой сжал ее запястье, что казалось, будто сейчас захрустят, расплющиваясь, косточки и брызнет горячая, липкая кровь. Наверное, Оле сейчас больно. Как и ему.
Верхняя Олина губа прижалась к носу и задрожала, щеки забугрились под глазами, и казалось, что веснушки ссыпались к ним, чтобы добавить коричневого цвета радужным оболочкам, вытеснить светло- ореховый, который, почему-то посветлев, потек из уголков и который нормальные люди приняли бы за слезы. Пусть поревет: бабам неразбавленное счастье глотку дерет.
Оля быстро успокоилась на его груди. Благодарная за то, что простил, целовала его в шею, подбородок, но не в губы, видимо считая, что полное прощение заслужит лишь отдав ему деньги. И уже не отталкивал, когда в карман совали сложенную прямоугольником, твердую, сиреневую купюру.
– Я же люблю тебя, Сережа!
И он любит... себя.
– Неужели ты мог подумать, что хочу тебя купить?!
Подумать не мог. Уверен в этом. Когда постоянно продаешься сам, хочется найти кого-нибудь похуже, кто продастся тебе. Интересно было бы увидеть последнего в этой цепочке. Или она замыкается – последний покупает первого?
– Рано не возвращайся, – потупив глаза, попросила Оля.
– Постараюсь, – ответил Сергей. Если вообще вернется.
Эту часть города он не знал, пошел наобум. Поблуждав немного между домами, заметил двух пьяных мужиков и пристроился им в хвост: все извилистые дороги ведут в кабак. Эта привела к бару, расположенному в полуподвале. У входа переминалась с ноги на ногу молодежь, потому что дверь была открыта наполовину и свободное пространство прикрывала плоскими грудями распатланная пожилая женщина в белой куртке, тоскующей по стиральной машине.
– Куда?! Нету мест! Только те, кто заказывал! – орала она мужским голосом.
Сергей отстранил двоих юношей, отделяющих его от входа. Отодвинул и сторожевого пса в белой куртке.
– А ты кто такой?! А ну... – наткнувшись на пустой взгляд, женщина запнулась и вжалась в косяк.
Бар хорош: большой прямоугольный зал со стойкой в дальнем конце, вдоль левой стены восьмиместные столы, разделенные деревянными решетками, вдоль правой и в центре четырехместные, поставленные в шахматном порядке, а в углу направо от входа на деревянном помосте – ансамбль из пяти музыкантов, создающий столько шума, что не разберешь, о чем говорит сосед, а значит, никто, даже случайно, не вломится в твое одиночество. Сергей постоял у помоста, полюбовался солистом, который исполнял песню на каком-то иностранном языке и вихлял задницей так, что не возникало никаких сомнений о принадлежности его к гомосексуалистам, на это намекала и золотая сережка в правом ухе. С десяток малолеток на пятачке у помоста подражали певцу с разной степенью умелости и гибкости.
Свободных мест в баре хватало. Сергей подошел к самому дальнему столику, за которым сидели двое мужчин средних лет. По поблескивающей черноте век и ресниц догадался, что это два шахтера, заскочившие после смены промыть глотки от угольной пыли. Такие знакомиться не полезут и девок за стол не притащат.
– Что будем заказывать? – спросила официантка – крашеная блондинка лет двадцати-двадцати двух, симпатичная и какая-то уютная, домашняя. Внешность ее абсолютно не вязалась со сволочной работой. За деньгами погналась. Скоро станет похожа на стерву у входа.
– Выпить чего-нибудь, – ответил Сергей.
– Только шампанское.
– Бутылку.
– Еще что?
– Пока хватит.
– Одно спиртное не даем. Или конфеты бери, или шашлык, – скороговоркой произнесла официантка и посмотрела на него укоризненным взглядом пионерки.
Соседи пили сухое вино и без закуски, а официантку слушали со снисходительными улыбками. Один даже подмигнул: не соглашайся, не верь ее взгляду, с таким же взглядом она пьяных посетителей обсчитывает. Но конфликтовать было ни к чему: чужак в баре, ничего не добьешься.
– Конфеты, – сказал Сергей.
Официантка быстро принесла заказ и торопливо, словно ожидала возражений, произнесла:
– Давай сразу рассчитаемся. Двенадцать рублей.
Заказ едва тянул на червонец. Обворовывает девочка ударно, по-коммунистически, значит, в стерву превратится досрочно. Спорить смысла не имело, тем более, деньги дурные, как пришли, так пусть и уходят. Зато будет внесен в список «хороших» клиентов – богатых и не жлобов, что может когда-нибудь
