Неожиданное нападение сбоку ошарашило Сергея, чуть не выложил правду.
– Если не признаешься, я тебе... ты у меня на всю жизнь запомнишь!
А вот это майор напрасно добавил. Когда Сергею угрожали, его лицевые мышцы самопроизвольно напрягались, желваки надавливали на челюсти, заставляя их сжаться намертво. Дальше с ним бесполезно было разговаривать: разжать зубы мог лишь для того, чтобы вцепиться в угрожавшего.
Вскоре особист понял это.
– Пошел вон!
Майору можно посочувствовать. Если Сергея Гринченко первого января рано утром вызвали на работу и погнали к черту на кулички расследовать ерундовое дело, которое никак не хочет расследоваться, он бы еще не такое сказал. Послал бы уж точно подальше.
Ничего, сейчас и у него будет возможность кое-кого послать. По проходу между кроватями шел дневальный, однопризывник Колия, заглядывал за тумбочки, грязь искал, но делал это с таким видом, будто должен клад найти. Медленно идет. Наверное, решает, как вести себя с Гринченко. Не заметить, что «молодой» развалился на койке, нельзя, а сделать замечание – вдруг тоже по зубам табуреткой получит? Да, не будет теперь Сергею житья на заставе...
– Борзеешь?
– Борзею, – ответил Сергей, не пошевелившись.
– Ну-ну... – не стал напрягать обстановку дневальный. – Иди в каптерку, «деды» зовут.
Вот и началось. Но пока особисты на заставе, «деды» побоятся трогать. Поэтому Гринченко вошел в каптерку без страха.
За столом у окна сидел сержант Груднев, делал альбом дембельский. Вылив из пластмассового пузырька светло-коричневую каплю клея на обратную сторону фотографии, сержант свернутой в трубочку бумагой размазал каплю. Приход Сергея он, казалось, не заметил. Зато Ашраф Валиев, сидевший на углу стола и перебиравший волосатыми лапами красный четки, сразу накинулся:
– Оборзел, салага?! Старшего бьешь?! Да я тебя, сын ишака!.. – кричал азербайджанец, размахивая длинными руками, и смотрел как-то двойным зрением, будто одновременно подглядывал сбоку или сверху, потому что обычным взглядом не видел. Боятся его или нет.
Сергей про себя посмеивался над потугами повара казаться грозным и над тем, что четки, мелькающие, пощелкивая, между их лицами, напоминают красную матадорскую тряпку, но почему-то раздражают того, кто ими размахивает.
Не спеша вклеив фотографию в альбом, Груднев пригладил русый чуб, нависающий узким козырьком над загорелым лбом, и остановил Ашрафа:
– Хватит, отойди от него.
Валиев мгновенно утих и с напускной неохотой отошел к окну. Оттуда хорошо просматривался двор, и если особисты захотят прогуляться в спальню, то будут вовремя замечены. Спектакль «деды» отрепетировали. Груднев и славился тем, что во всем, особенно в издевательстве над «молодыми», проявлял максимум изобретательности и осторожности.
Сержант закрыл альбом, положил руки на красный бархат обложки, как на библию, точно собрался дать клятву говорить правду и только правду. Вместо этого спросил:
– Знаешь, что ждет Колия?
– Догадываюсь.
– Как минимум дисциплинарный батальон, а то и в тюрягу закроют. Ну, даже если дисбат...
Ашраф Валиев негромко цыкнул и быстрее заперебирал четки, давая понять, что дисбат – очень неприятное наказание.
– У меня на квартале парень один живет, – продолжил Груднев, – до армии весь район гонял – тот ещё босяк! На службе ему впаяли два года дисбата. Вернулся он домой – никто узнать не может: даже в туалет строевым шагом ходит. Такие вот дела... ну. А ты что думаешь?
Гринченко неопределенно пожал плечами.
– Я вижу, ты не какое-нибудь чмо, не будешь человеку жизнь гробить, – сделал вывод Груднев. – Ну, подрались – с кем не бывает?! Не сажать ведь каждого. Прав я или нет?
– Прав, да, – поддакнул повар.
– Конечно, – согласился и Сергей.
– Значит, так. Скажешь, что приказал Колию... ну, допустим, не курить в бытовке, а он послал тебя. Ты ударил его, он дал сдачи. Получается уже не «дедовщина», а превышение власти. С тебя сержантские лычки спорют, но к концу службы опять получишь, домой поедешь при полном параде. А сели скажешь правду, загудит Колий года на три, как на соседней заставе прошлой осенью одного упрятали за то, что «молодому» щелбан отпустил. Представляешь, за щелбан – в тюрягу?! Вконец озверели! Знают же сами, что армия без «дедовщины» развалится, а что вытворяют?!
Сергей не спорил. Конечно, армия без «дедовщины» – ну, никуда, особенно, если ты сам «дед».
– Походит тебе такой вариант? Простишь Колия?
Повар оставил четки в покое, напряг толстое тело, готовясь с угрозами накинуться на Гринченко, и воровато глянул в окно, в сторону кабинета замполита.
Сергей презрительно улыбнулся и ответил:
– Подходит.
– Я знал, что он согласится! – радостно воскликнул Валиев и опять замахал руками и защелкал четками. – У меня ведь работает, разве я не понимаю сразу, что за человек, да! Ты это, если, туда-сюда, надо что-нибудь, мне скажи, всё сделаю.
– Пока я на заставе, служить будешь спокойно, – добавил Груднев, – а там и сам «черпаком» станешь.
– Никто не тронет, да, я тебе клянусь! – патетично пообещал и Ашраф, но всё ещё смотрел двойным зрением – подглядывал, верят ему или нет.
Сергей не верил им, догадывался, что пройдет время, очень короткое, и будут его припрягать также, как остальных «молодых», но всё-таки на душе полегчало: и потому, что «деды» хоть ненадолго оставят в покое, и потому, что не заложит Колия, и потому, что и дальше будет служить на этой заставе, к которой уже привык, и потому, что всё, слава богу, закончится более-менее удачно для него.
– Сейчас Колий вернется с границы, я службу предупрежу, чтобы сразу втолковали ем что к чему, пока особисты его не вычислят. А ты расскажешь им, как договорились. И не бойся: попугают, но сильно не накажут.
«Деды» предполагали, а майоры располагали. Опять был кабинет замполита с зашторенными окнами и выключенным верхним светом, опять слепила настольная лампа. Просвечивая насквозь, опять особист, который сидел за столом, что-то пытался прочесть там и монотонно задавал один и тот же вопрос, а второй целился раздвоенным подбородком в свои начищенные до блеска ботинки. Складывалось впечатление, что пока Гринченко отсутствовал, майоров обесточивали, а теперь снова подключили к электросети, и они ожили, задергались и заговорили, повторяя сказанное и сделанное раньше, чтобы вернуться в рабочий режим, и не заметили, что теперь ответы на их вопросы другие. И вдруг, словно майоры наконец-то вошли в рабочий режим, дрыгнул ногой, на начищенный ботинок которой смотрел Сергей, как бы стряхнул с поблескивающего носака чужой взгляд, и нетерпеливо произнес, тряся «ягодицами»:
– Так и было, как он говорит. Поэтому и отпирался.
– Как сказать... – начал было первый.
– Так и было, – настойчиво повторил второй особист. Еще раз дернул ногой и приказал Гринченко: – Собирайся, поедешь с нами... Сюда ты больше не вернешься, после паузы пообещал он и улыбнулся, опустив на свет тонкую, раздвоенную посередине губу. «Ягодицы» при этом расслабились, впадинка пропала, поэтому подбородок стал похож на задницу в широких штанах, которые обвисли, потому что в них наложили.
