живи не хочу!
– А если Старшой пойдет по второму кругу? Ну, как пересечемся?
– Не пойдет. Ему надо нахапать и залечь: такие дела долго не покрутишь, заметут. Это если помаленьку, как мы с тобой...Ну, подходит такой вариант?
– Не знаю.
– Ну, подумай, если согласишься, отвалим от них.
Думать нечего. Не привык обманывать людей, которые тебе доверяют. Скажет Толику и Спортсмену, что ему много денег не надо и мало тоже не устраивает. Пусть понимают, как хотят.
Дождь шелестел листьями тополя. Холодные капли падали Сергею на голову и плечи, одна угодила на кончик носа. Надо было зонтик взять, как советовала Оксана, но никогда не ходила с ним: интеллигентская придурь. Рэкетир с зонтом – ха!
Сергей прижался плечом к мокрому дереву и чуть ссутулился, чтобы не капало за шиворот. Из-за поворота выскочила легковушка, обдала мутным, почти белым светом и промчалась мимо, хлюпнув водой из лужи. Он закурил, посмотрел при зажженной спичке на часы. Четверть десятого. Запаздывают кореша...
Уже докуривал сигарету, когда очередная легковушка, постепенно замедляя ход, остановилась напротив дерева. Сергей открыл заднюю дверцу и при зажегшемся в салоне свете увидел рядом со Спирей незнакомого мужчину в темном плаще и в надвинутой на лоб фуражке с длинным козырьком, какие в Донецке называют «грузинками» и носят все, кроме грузин. Незнакомец напоминал неудачно переодетого шпика. Впрочем, многие сейчас так ходит, все хотят выглядеть таинственными, грозными. Со страху, наверное. На заднем сиденье расположились Спортсмен и Толик, как обычно, смотревший в боковое стекло.
– Поехали, – по привычке, но лишенным властных ноток голосом, приказал Виктор.
Спиря, нависнув по-коршуньи над рулем, повел машину к северной окраине города.
– Побыстрее нельзя? – кинул раздраженно Спортсмен.
Спиря посмотрел на Старшого.
– Поднажми.
– А если его дома нет? – не унимался Виктор.
Старшой молчал. Крупное тело его покачивалось на поворотах, а не очень крутых правая рука хваталась за ручку на дверце.
– Или еще кто-нибудь дома будет...
– Жена в больнице, – сообщил Спиря.
– Может, на ночь сбежит!
– Не девочка.
– Или дети навестить решили. Или...
– Хватит, – оборвал Старшой, – не каркай.
Спортсмен, поерзав на сиденье и потолкавшись локтем, затих, но подбородок вызывающе задрал вверх, отчего стал похож на нахохлившегося петуха, проигравшего поединок.
Однажды в Афгане застава с налета овладела кишлаком, жители сыпанули в горы, не успев прихватить ценное барахло, и в богатых дворах десантники нашли клетки с бойцовыми петухами. Тут же устроили соревнование. Хорошо дрались только два. Длинноногие, с вытянутыми как по стройке «смирно» телами, они мордовали друг друга минут десять, а потом один пал духом, забился в угол и смотрел, испуганный и нахохлившийся, на победителя, часто моргая глазами, на которые стекала кровь из порванного гребня. Победителю достались его потроха и потроха других, не особо драчливых. Тот возил в пыли сизую кишку, пытаясь проглотить целиком, но Окулич схватился за другой конец кишки, и они долго перетягивали ее. Скользкая и эластичная, она растягивалась, как сопля, выскальзывала то из рук десантника, то из петушиного горла. Окуличу игра надоела первому, уступив победителю победителево.
Ехали не очень долго. Сергей даже не настрадался от мочевого пузыря. Остановились в проулке с недостроенными домами, похожими в темноте на развалины после бомбежки. Лишь один дом, двухэтажный особняк, был достроен и освещался лампочкой, висевшей над входной дверью, а в окнах поигрывали голубые блики.
– Телевизор смотрит, – заикаясь, произнес Спиря.
Все молча смотрели на особняк, слышны были только «дворники», со скрипом стирающие дождевые капли с лобового стекла.
– А если он не один? – нарушил молчание Спортсмен.
Милиционер повернулся к нему.
– Вот пойдешь и узнаешь. Скажешь... попросишь жену в роддом отвезти, срочно, мол, надо. Если он один, махнешь рукой.
– Ладно, – посопев, сказал Виктор.
Хозяин открывать не спешил, а потом долго разговаривал с гостем на пороге. Наконец, Спортсмен зашел внутрь и через минуту выглянул, махнув рукой.
– Пошли, – сказал старший лейтенант, – ты, Спиря, тоже.
В доме воняло сосной и красной, будто здесь делали гробы. В первой комнате, рядом с лестницей на второй этаж, лежал на полу пожилой рослый мужчина с крупными чертами лица и седой гривой. Одет он был в пижаму, тапочки валялись неподалеку от порога, открыв ступни со вздувшимися венами. Пальцы на ногах были вымазаны чем-то синим. Хозяин промокал рукавом разбитую губу и без страха смотрел на визитеров.
– Не ждал? – спросил Старшой. – Думал, шутим?
Кооператор ничего не ответил, попробовал встать.
– Деньги где? – спросил Спортсмен и, не дождавшись ответа, сбил его ногой. – Отвечай, падла, когда спрашивают!
Хозяин сплюнул на пол красную слюну, почти незаметную на свежевыкрашенных досках, процедил:
– Ты кого, мразь... – и от удара ногой гулко стукнулся головой об пол, затих в неудобной позе.
– Спиря, сделай телевизор погромче, – приказал Старшой и посмотрел на Сергея и Толика: – Свяжите ему ноги, а руки привяжите... к перилам – и дальше обрабатывайте. Пока не заговорит. А мы сами поищем.
Шиша молча был кастетом вполсилы по ребрам привязанного к перилам кооператора, Спортсмен – кулаком, от души и больше по лицу, и ругался с обидой в голосе, точно били его самого. Кооператор тяжело дышал, распространяя запах свежего перегара, и молчал минут десять, а потом заговорил, да так жалобно, что трудно было поверить, что говорит именно этот крепкий мужик.
– Не бейте!.. Больно!.. Нет у меня денег... все на дом ушли... Ой, больно!..
Сергей презрительно сплюнул и перешел в соседнюю комнату. Шторы там были опущены, у углу орал телевизор, на столе стояли пустая водочная бутылка и тарелка с солеными огурцами и хлебом, на полу валялось выкинутое из шкафа и тумбочки барахло. Старший лейтенант на спеша двигался вдоль стены, тщательно осматривая и обстукивая мебель, а Спиря, как собака в мусорнике, рылся в ворохе женского белья. Ему понравился бюстгальтер, новый и, наверное, самого большого размера. Как-то рывками Спиря потянул его к себе и попробовал засунуть в карман брюк. Заметив насмешливый взгляд Сергея, кинул бюстгальтер назад. Говорит заикаясь, особенно, когда видит деньги и со страху, и ворует заикаясь руками.
Старший лейтенант закончил обход комнаты, остановился в центре еще раз внимательно осмотрел ее. На вид ему года тридцать два, лицо, из-за простецкого носа картошкой, обычное, без милицейской наглости, вот только уголки губ тянутся книзу, готовые принять презрительную гримасу, а так – встреть его на улице, принял бы за инженера на скромном окладе, по вечерам занимающегося тяжелой атлетикой – крепко сложен и в движениях проскальзывает хорошая спортивная подготовка. Он повернулся к Сергею, посмотрел пристально, прищурив серые с желтизной глаза, словно спрашивал: ну, говорить будет? Вместо этого произнес:
